Женька

Кондратьев Вячеслав Леонидович. Женька. Рассказ

Памяти Гали

— Закурить не найдется, старшой? — обратилась к старшему лейтенанту Ушакову недавно подсевшая в купе девица в военной форме.

— Ишь ты, могла бы и повежливей, — не утерпел пожилой усатый солдат, который сидел рядом с Ушаковым

Девица замечание солдата оставила без внимания, даже взгляда не бросила, а ожидающе, почти требовательно глядела на старшего лейтенанта. Тот вынул кисет, бумагу и молча протянул девушке. Она небрежно поблагодарила и ловко умело стала сворачивать цигарку, а когда свернула, кинула:

— В тамбур пойдем? — кинула так, будто Ушаков обязательно должен отправиться с ней курить.

— Ну что ж, пойдемте, — пожал он плечами, усмехнувшись.

Его начала несколько забавлять эта развязная, но очень страшненькая на вид девица. Она была в телогрейке, в ватных брюках, вправленных в большие, явно не по размеру валенки. Подпоясана была солдатским брезентовым ремнем, но вот ушанка — офицерская, тоже великоватая, нахлобученная по самые уши. Ушаков догадался, что острижена она, видно, под машинку — ни одного волосенка из-под шапки не вылезало.

Когда они выходили, солдат проворчал:

— Во, боевая… Я давно прицеливаюсь стрельнуть у лейтенанта, да все как-то неловко, а она хлоп — и в дамках.

На что женщина в платке, находящаяся с ними в купе, незамедлительно прошипела:

— Они там, на фронте, ушлые… Своего не упустят.

Слыхала ли девица лестное высказывание женщины или нет, Ушаков не понял — на лице ее ничего не отразилось. В тамбуре он достал зажигалку и дал прикурить. Девушка с наслаждением затянулась.

— Здорово иногда легким табачком побаловаться. Последний месяц одну махру тянула.

— Давно курите? — спросил Ушаков просто так, потому что совершенно не знал, о чем ему говорить с этой странноватой девушкой.

— С начала войны, когда всякие переживания пошли. — Она повертела рукой перед собой, выражая, видимо, этим жестом свои "переживания", а потом спросила: — Вы в Москву?

— Да, за назначением.

— А где служите?

— Я командир автороты.

— Тыловичок, значит, — усмехнулась она. — У вас война — мать родна.

— Так полагаете? Все же я раз был ранен и сейчас, кстати, из госпиталя, — сказал он не обиженно, а просто констатируя факт. Он понимал, что командир автомобильной роты — это не командир роты автоматчиков, но на войне каждый делает то, что ему поручено. Ему поручили это.

— Я тоже несколько деньков в Москве побуду… Тиф подцепила, провалялась почти полтора месяца. Остригли наголо. Видите. — Она сняла ушанку. — Страшная, жуть? Да?

Очаровательного было мало, но Ушаков поспешил сказать, что совсем нет, отрастут волосы, подумаешь…

— А знаете, как они у меня расти будут? Вверх! Полгода одуванчиком ходить буду. Кошмар! На гражданке хоть платочком бы подвязалась, а в армии… Ладно, — тряхнула она головой, — переживем и этот случай.

— Конечно, переживем, — улыбнулся он. — Как в армию-то попали? — спросил он, не очень-то уверенный в необходимости женщин на фронте и испытывавший всегда, когда видел девчушек во фронтовой обстановке, щемящую жалость. Жалко было ему и эту, несмотря на ее развязный тон и грубоватость.

— Да я уже два раза на фронт удирала. В первый законно, через военкомат, а второй — так, партизанским манером… Как звать-то вас, старшой?

— Михаилом Алексеевичем.

— А меня Женькой. Будем, значит, знакомы. — Она протянула ему маленькую, грязноватую, но крепкую лапку — пожатие это показало. — Может, еще подымим?

Они закурили по второй цигарке… В тамбур вошел сосед солдат, и Ушаков, не став дожидаться его просьбы, достал кисет.

— Премного благодарствую, товарищ старший лейтенант, — нарочито почтительно сказал тот и, поглядев на Женьку, отошел деликатно в сторонку.

— В Москву приеду, а дома у меня никогошеньки, и ключей от комнаты нет… Придется, наверно, слесаря из домоуправления звать…

— А есть ли сейчас слесари в домоуправлениях? — заметил Ушаков.

— И верно, есть ли? И что тогда — не знаю. — В ее голосе впервые прозвучала растерянность.

— Кто-нибудь из соседей, мужичков, поможет тебе, девонька, — сказал солдат.

— Где они, мужички-то? Воюют все… Ладно, переживем и это, у соседки переночую, — махнула рукой Женька.

И тут дернуло Ушакова спросить, где она живет, хотя это совершенно ему было не нужно. Узнав, что на Садово-Самотечной, у Лихова, совсем недалеко от его дома, он неожиданно для себя сказал, что сможет по дороге зайти к ней и попробовать помочь открыть дверь. Женька искренне обрадовалась.

— Ой, спасибочко, товарищ старший лейтенант! А вы что, специалист?

— Нет, — улыбнулся он, — но, наверно, смогу.

— Как здорово! Мне же переодеться охота, валенки эти тяжеленные скинуть. Значит, договорились?

— Договорились, — кивнул Ушаков.

Когда они вернулись на свои места, Женька сразу же вытащила свой вещмешок и стала развязывать.

— После этого тифа шамать все время охота… Пожую хлебца.

Она достала буханку, отрезала от нее разведчицким кинжалом большой ломоть и начала с жадностью жевать.

— Как это тебе в госпитале удалось кинжальчик сохранить? поинтересовался солдат.