Женька и миллион забот

– Хранитель-то я, конечно, хранитель, – хмыкнул пушистый, поскреб затылок и тут же добавил: – Да только фронт работ не я определяю. Надо мной начальства знаешь сколько? Да чего я тебе тут рассказываю, – внезапно озлился мелкота. – Над тобой тоже, поди, немало начальства, и всякий норовит покомандовать. Так что забей ты на свою Америку! Ну, ее, к чертовой матери, а то останешься без ангела-хранителя…

– Ну, ты даешь! – только и сумела выдавить Женька оторопело. – Ангел, а вон как ругаешься и богохульствуешь…

Мохнатый шмыркнул носом и заправским движением подтер сопли:

– Так это… ангел-то я, конечно, ангел… да только Богу на вашу ругань… – он явно было собрался сплюнуть, но припомнив тапочек, вовремя одумался: чем черт не шутит, а вдруг еще раз залепит? Летать по комнате ему явно не хотелось. – Ну, короче, не до вас ему, не до людей… у него под началом вся Вселенная, будь она неладна… вы здесь все хоть забогохульствуйтесь… ой! Как неприлично получилось! – и мелкий запечатал себе мордашку двумя крохотными пушистыми ладошками.

Художнице тоже стало неловко, она поерзала на кровати, и ногу прострелила боль, о которой она совсем забыла, увлеченная нежданным ночным приключением.

– А ты, конечно, большой специалист по богу? – не без сарказма поинтересовалась Женька.

– Ой, вот не надо! Не надо! – повысил тон ангел. – Сарказм неуместен. Уж насчет Бога я побольше вашего знаю.

– Тш! – приложила палец к губам Женька, вспоминая, наконец, что на дворе ночь, все спят. – Народ разбудишь.

– А! – пушистый отмахнулся, – они теперь дрыхнут мертвым сном. Я их того! – и пушистый сделал неопределенный жест лапой.

У Женьки внутри все оборвалось:

– Убил? – выдохнула она перепугано.

– Да ты что! – вылупил глаза кроха. – Бог с тобой! Спят они! Я их… ну… как это… усыпил.

– Понятно, – Женька поелозила на постели, и боль вновь решила напомнить о себе, на сей раз, прострелив до самого колена. Художница невольно ойкнула, схватившись за вывихнутую лодыжку, и поморщилась. Тугая повязка давила, но все же хоть немного смягчала боль и не давала ноге двигаться.

– Болит? – сочувственно поинтересовался пушистый, с любопытством вытягивая шею.

– Болит, – честно призналась Женька, поглаживая ногу.

Ангел покряхтел, отрывая пушистый задок, поднялся на кривоватые лапки и неторопливо, солидно, точно заправский доктор, подошел к Женьке поближе, потом вдруг остановился, с сомнением посмотрел на художницу и опасливо поинтересовался:

– Не будешь тапочкой махаться?

Женька энергично замотала головой. Пушистый подошел и стал разминать крохотные лапки. Сейчас он и вправду был похож на маститого массажиста, приступающего к работе. Положив обе ладошки на повязку, он стал возить ими, словно что-то собирая, потом резко вскинул ими вверх, Женька невольно вскрикнула. Было такое впечатление, будто из ноги что-то выдернули. Пушистый отвалился, растопырив лапки в разные стороны. Женька подергала ногой. Боли не было.

– Ой, ну надо же! Не болит!

Без ответа.

– Слышишь? Не болит! Ух ты! – без ответа. – Ты как?

Женька на четвереньках подобралась к пушистику и нависла над ним, внимательно всматриваясь в мордашку. Да только что там в ней разглядишь? Морда, она и в Африке морда.

– Не мешай! – строго одернул ее ангел, не открывая глаз. – Отдыхаю я. Заправиться бы чем-нибудь. А то от вас не дождешься.

– Заправиться? – Женька непонимающе вздернула брови. – Это как? Там у нас в холодильнике много чего есть… о! Холодец будешь? А еще пирожки…

Пушистый открыл один глаз, левый, и Женька осеклась под его взглядом.

– Вообще-то мы питаемся кое-чем другим… ну да ладно, тащи, что есть, будем есть, – он открыл второй глаз и сел на кровати, растопырив задние лапы. – Ну, чего стоим? Кого ждем? – поинтересовался он словами из рекламы.

Женька дунула на кухню. Притащила холодец, соленые огурчики, три пирожка… Пушистый, унюхав запах съестного, заоблизывался, его черный носик принялся подергиваться из стороны в сторону, точно крохотный хоботок. Тарелку с холодцом он тут же подгреб к себе поближе, ловко орудуя суповой ложкой, а другой лапой уцепил пирожок с капустой… Не успела Женька сосчитать до десяти, как обжористый ангел уже смолотил все, что было подано к столу… э-э-э… к постели… если точнее.

Женька с нескрываемым удивлением следила за его ночной трапезой. Ангел наелся от пуза, сыто отвалился и звучно рыгнул. Громко так, не по размеру.

– Ой, извиняюсь, – нисколько не смущаясь, выдал мелкорослый нахал. – Теперь лучше. Можешь убрать, – барским тоном разрешил он.

– Я тебе что, официантка? – беззлобно отпарировала Женька, но пустые тарелки все же убрала. Вот завтра утром будет переполоху, когда выяснится, что кто-то доел холодец. И как объяснять? Да никак. Не станет же она рассказывать, что у нее тут в комнате заблудившийся ангел квартируется? Женька представила, какими глазами на нее посмотрит мама. Да что мама, а Юрик – завзятый любитель холодца?

– Тебя как звать-то, ангел?

– Меня-то? – пушистый стрельнул на Женьку хитрым взглядом. – Кирюшкой.

– Это от «кирять» что ли? – хохотнула художница, усаживаясь обратно на кровать.