Женщин обижать не рекомендуется

Мы вышли из прохладного бара в уже нагретые московские улицы. Я дошла с Настей до ее "девятки". Она села, вставила ключ в замок зажигания, тронулась с места, посигналила мне, перестроилась во второй, потом в третий ряд. На все это ей потребовалось не больше семи секунд.

Я вернулась в институт Склифосовского, но попасть к отцу мне не удалось. Так всегда бывает, когда я выпиваю. Вначале я энергична и даже нахальна, потом наступает апатия, хочется спать, и я теряю кураж. Можно было, конечно, подождать, когда заступит вечерняя смена, но ждать придется часов пять, и я решила вернуться домой. Я обещала Нугзару, что приду на переговоры.

Нугзар, пятидесятилетний грузин, уже больше тридцати лет жил в Москве, был женат на русской, но сохранил вкусы мальчика с проспекта Руставели в Тбилиси. Он носил кепки, которые были шире общепринятых, по-прежнему любил яркие галстуки и лаковые ботинки.

Он меня встретил во дворе многоэтажного дома, в котором снимал подвал для хранения овощей, хотя обычно овощи привозили на грузовиках и сразу распределяли по точкам, по маленьким муниципальным рынкам, палаткам у станций метро. Скоропортящийся товар надо было продавать как можно быстрее.

-- Нугзар, -- сказала я, -- у меня отец попал в автомобильную аварию. Сейчас в реанимации. Раньше, чем через неделю, я не смогу выйти на работу.

-- Отец -- это святое, -- Нугзар вздохнул. -- Придется взять шалаву.

Шалавами Нугзар называл женщин, которые жили за счет кавказцев. Они сдавали им квартиры, спали с ними и торговали их товаром, обсчитывая покупателей, сбивая весы.

Покупатели жаловались. Общество потребителей устраивало контрольные закупки, выписывали штрафы. Приходилось еще снабжать овощами милицию, особенно муниципальную, потому что при всех правильно оформленных документах и оплаченных налогах они могли придраться к чему угодно. На разбирательство уходило время, овощи гнили, Нугзар давно подсчитал, что выгоднее давать взятки, чем ссориться с представителями власти.

В прошлом году в первый же день моей торговли подъехала машина муниципалов, из нее вышли двое здоровых, уже ожиревших парней с автоматами в полувоенной, в полуспортивной форме. Они ничего не требовали, ни к кому не придирались, просто шли вдоль рядов торговцев. И Ахмет, в обязанности которого входили контакты с властями и разбирательства с обиженными покупателями, быстро обошел нас, набил два огромных целлофановых пакета огурцами, помидорами, горячим лавашом, маринованным луком и погрузил их в багажник милицейской машины. Все эти поборы увеличивали стоимость продуктов.

Вечером я позвонила в Управление муниципальной милиции отцу одного из своих учеников, рассказала о посетителях и назвала ему номер милицейской машины. Я знала о традиционном антагонизме между обычной милицией и муниципальной. Муниципалы больше получали и меньше работали. Милицию традиционно презирало КГБ, нынешнее ФСБ -- Федеральная служба безопасности, сотрудники которой не брали взяток, во всяком случае, не мелочились, как в районных отделениях милиции.

-- Куда мне обратиться? -- спросила я, -- в ФСБ или в Управление по организованной преступности?

-- Никуда не надо обращаться. Я разберусь.

И муниципалы перестали делать поборы возле универсама. Но Нугзар предупредил меня:

-- Спасибо, но не надо больше. Теперь с других берут больше. Они на меня держат обиду, хотят, чтобы я тебя уволил.

-- Это совет глупых людей, -- сказала я Нугзару.

-- Они не глупые, они опасные, -- возразил Нугзар.

-- Глупые! -- не согласилась я. -- Умный, прежде чем взять на работу или уволить, все узнает о человеке. Если меня уволить, вреда будет еще больше.

-- Почему?

-- Пусть они сходят в школу и все про меня узнают.

Я знала, что обо мне скажут в школе: она тихая, но не гнется, лучше с нею не связываться. Я вошла в конфликт с директором школы, он больше занимался коммерцией, чем процессом обучения. Директор не заключил со мною контракта, я подала в суд. Директора уволили, а я осталась.

Через несколько дней Нугзар подошел ко мне с предложением.

-- Эти неглупые люди все про тебя узнали и предлагают, чтобы ты заняла место Ахмета. У весов стоять не будешь, а получать будешь в десять раз больше.

-- Спасибо, но я временный работник. Я через два месяца уйду, а Ахмет работает круглый год.

-- И ты работай. Будешь получать в двадцать раз больше, чем учительница. Сейчас и профессора торгуют.

Я добилась своего: с меня не стали брать поборов, и я могла торговать, не обвешивая и не обсчитывая.

-- Я тебя буду ждать, -- сказал Нугзар, а шалаву возьму временно.

Я поблагодарила Нугзара еще раз и поехала в госпиталь Бурденко, где, по моим расчетам Гузман уже должен был закончить операцию.

Гузман пил чай в своем кабинете. Он налил мне чай в чашку из тонкого фарфора, хорошего английского чая с бергамотом.

-- Как мать? -- спросил он.

-- Здорова.

-- Агрессивна по-прежнему?

-- По-прежнему.

-- Русские женщины хороши в обороне -- не сдаются и не предают. Но они так привыкли защищаться, что, когда наступит мирное время, не могут перестроиться.

-- Илья Моисеевич, но ведь у вас жена тоже русская.