Женщина— апельсин

— Когда я ее заметила?.. А как не заметить? Фонари хорошо горят, она медленно подошла и села вот тут, скрючившись, — женщина показала сквозь стеклянную витрину аптеки на улицу, — тут ниша такая. Она и села. Мне ее с краю видно было, сидит, дрожит. А когда пистолет она достала, я сразу подумала — все! Наркоманка, будет грабить аптеку. Я пошла звонить. Куда я звонила… А куда я могла звонить? В милицию звонила, ноль-два! Они мне и говорят, посмотри, говорят, внимательно, может, это и не пистолет. А я что, пистолетов много видела, да еще и ночью. Может, говорю, и не пистолет. Тогда, говорят, тетка, звони, когда начнет стрелять, вот так! Я пошла смотреть, чего она делает. Она вот так скрючилась, холодно ведь! Сидит, дрожит. Я стою здесь, у окна, смотрю. Я вот так присела за витриной, меня не видно, а она сидит. Тут машина тихо так едет, вон оттуда. Какая машина?.. А я по чем знаю, какая она? Машина и машина, едет тихо. Эта сидит, не встает, вжалась в стену. Я смотрю. Машина давай фарами мигать. Она сидит. Я подумала, может, померла. У нас в прошлом месяце так один бомж и помер, прям вот тут, у двери, но не в мое дежурство. Потом смотрю — не померла. Тихо так распрямляется, встает. Только она встала, а с той стороны еще две машины. Вот этот, который представительный лежит, — Мария Игоревна показала на улицу пальцем, — ну, который приехал первый, он тоже заметил машины, вышел и стоит. Она, бедняжка, от стены отошла, один шажочек сделала, а тут еще две машины! Вон оттуда! Да громко, с визгом, на полном ходу! Я думала, в аптеку врежутся. Этот, первый, закричал: «Ева! Ева!» — я уже говорила вашим, я хорошо это слышала, у меня хороший слух! Она и побеги к нему! А он и выстрелил! В нее! Она упала, за бок схватилась. Тут все стали стрелять. Которые приехали вторые, верно, чеченцы. Черные, страшные и орут не по-нашему. Которые последними прибыли, вон та машина стоит, справа, так в специальной форме были и в шлемах, у них, получается, только одного и ранили. У чеченцев сразу упали двое, а этого, представительного, я не знаю, как убили, потому что не выдержала и побежала в коридор звонить. Я, значит, опять — ноль-два, и кричу, все, мол, уже стреляют и уже точно из пистолетов и автоматов! Куда женщина делась?.. Куда она могла раненая деться? Ее чеченцы в машину затащили, считай на ходу втаскивали, у нее ноги еще волоклись по дороге, а потом затащили… Эти, в шлемах, стреляют, стреляют, а все мимо. Ну, потом все тихо стало, мне, значит, стучат в дверь и спрашивают: «Это вы вызывали?» Я открыла, говорю, два раза вызывала, если бы вы, охламоны, приехали сразу, когда она только пришла! А они спрашивают: «Ну и что тут у вас случилось?» Так и спросили. Я говорю, ничего не случилось, постреляли маленько, а так все в порядке, аптека цела, можете уезжать. Потом приехали другие, а потом еще вы, я уже третий раз рассказываю, запишите меня на магнитофон, устала.

Гнатюк вышел в холодное утро. Хорватый лежал, раскинув руки, у своей машины. Гнатюк задумчиво постоял над ним и пошел посмотреть на других убитых. Раненого спецназовца увезла «скорая». Гнатюк чудовищно устал и ничего не понимал.

На утренней оперативке в управлении Гнатюк сообщил, что на магнитофоне со склада, на стуле с убитым и на металлической двери есть отпечатки Евы Кургановой. Описав вкратце происшествие в Тихвинском переулке, Гнатюк предложил такую версию:

— Ева Курганова после похищения ее из квартиры пыталась сбежать из склада. Ничего не скажу про убийство охранника склада, ему свернули шею, но была ли это Ева — вопрос. Дальше она звонит человеку, которому доверяет, и называет место, где будет ждать его. В это место приезжают одновременно: представитель управления Хорватый — один, на личной машине, две специальные машины по захвату из отдела по борьбе с терроризмом и две машины с турецкими боевиками. В ходе перестрелки Хорватый погибает, двое турок убиты, спецназовец ранен.

— Пока неясно, — сказал он в напряженной тишине, — с какой целью турки затащили раненую Курганову в машину и увезли. По сводкам на этот час, среди убитых она не обнаружена. Получается тут неувязочка, склад принадлежит одному воротиле, а лет пять назад просто бандиту Федьке-Самосвалу. И турки здесь никаким боком не лепятся.

Весь отдел по особо опасным сидел затаившись. Ни звука, люди старались даже дышать тише. В этой странной и совсем нерабочей тишине открылась дверь.

— Разрешите обратиться? — Молоденький дежурный стоял у двери вытянувшись, он немного оробел от устремленных на него глаз.

Гнатюк изумленно округлил глаза, хотя давно уже отучился чему-либо удивляться: дежурный прижимал к себе пачку долларов в банковской упаковке.

— Докладывай, — сказал Гнатюк.

— Человек, представившийся курьером, просил передать это оперуполномоченному Волкову за вчерашнюю информацию. Прибыл на мотоцикле, номер записан! Разрешите передать?

Гнатюк открыл рот, но сказать ничего не смог. Он шумно сглотнул и уставился, как и все в кабинете, на Волкова.