Женщина— апельсин

— И если ты спросишь, что я тогда с тобой здесь делаю, то отвечу. Ты — тешишь себя предчувствием денег, а я — использую тебя. И попробуй после всего сказать, что я тебя обманывала!

— Ладно, ладно, я все понял, успокойся.

— Чтобы я успокоилась, попробуй с этой минуты называть меня по имени отчеству и на «вы», я все-таки твой начальник, и мне так удобней!

Волков посмотрел на часы и вдруг схватил Еву за волосы на затылке, притянул ее голову близко к себе. Он приблизил лицо к ее лицу так близко, что Ева почувствовала запах и жар его кожи, сухие губы спокойно царапнули ее рот, почти не касаясь его. Потом он отпустил волосы, встал, опять посмотрел на часы.

— Все, минута прошла. Извините, Ева Николаевна, за мое поведение, больше этого не повторится.

— А по физиономии!.. — Ева ошарашенно потирала шею.

— Как прикажете, Ева Николаевна! Можете и по физиономии, только без обид, ладно? Я еще плохо стреляю. А вы никудышний боец.

Стас Покрышкин в сытом одурении пробовал сосредоточиться на игре в карты. Наталья играла азартно, с повизгиванием и обидами. Играли вчетвером. Еще были молчаливая и неулыбчивая горничная Матрешка, как ее называла Наталья, и охранник, обтиравший быстрым движением руки небольшую бородку, когда выигрывал или когда карта шла.

Стас разглядывал пристально лица сидящих, в сотый раз жалея об отсутствии камеры. «Какая натура, нет, до чего я свою жизнь довел, вот они, лица! Это же Россия, честное слово, захочешь — не найдешь специально. Пора… Пора взяться за серьезное кино, по фестивалям поездить, или я не мастер?!»

— Не лови ворон! — кричала Наталья, они играли парами. — Проиграем, отшлепаю! У него попочка такая! Мяконькая, нежная, не мальчик, а зайчонок!

«Это ведь про мою задницу, — подумал отстраненно Стас. — А может, я умер, меня пристрелили тогда эти… двое панков, и вот я в раю, такой русский рай — или ад. Расплачиваюсь за свои грехи, за свои диеты и вегетарианство. А и грешен, чего говорить!»

Стас зевнул от души.

— Ты мой сладкий! — сказала Наталья, углядев все его зубы. — Попей кваску! Ядре-е-ный!

«А может, и не про мою… Это вполне может быть кто-то другой, не я. Или я — но в другом измерении, все люди здесь другие. Наталье пятьдесят лет. Кто это сказал? Кто-то сказал… Тогда она оборотень. В той моей жизни она была бы дряхлой горбатой старухой. Я был стареющий придурок, а здесь зайчик. Оборотень. Ангел Кумус ее бы… Или нет?»

— Ну куда ты короля козырного бросил! — кричала Наталья, разрумянившись, сердито. — Нет, ты сразу скажи, не хочешь играть — вольно тебе!

Стас побрел в кухню.

Он перестал спать ночами. Лежал, прислушиваясь к странным звукам деревянного дома, к приглушенным разговорам охраны на улице. Вчера, например, шел дождь, тихий такой, незлой. К утру, когда темнота начинала медленно рассеиваться, глаза Стаса как раз начинали слипаться, а в шесть уже приходила Матрешка на кухню, шустрая и тихонькая, как мышка. К семи подъезжала машина за хозяином, Стас ни разу его не видел. Он специально не подходил к окнам, он не хотел ничего знать об этом человеке, он очень его боялся. К десяти приезжал небольшой фургон, в дом заносили коробки с продуктами, Стас вставал. Днем он бродил по дому сонный, плохо соображая, к одиннадцати часам принимал первую стопочку водки с неизменным поцелуем Натальи, и начиналась еда.

Сегодня, например, Стас заметил, что предметы вокруг него стали другие. У них пропали конкретные очертания, незаметны стали углы. Своими краями стулья, шкафы, пузатые табуреточки, кошки над камином словно растворялись подмоченной акварелью в пространстве комнаты. Огонь больше не резал глаза, сумерки подкрадывались в окна так естественно, что граница дня и вечера исчезала. Стас не мог уже быстро и нервно повернуться на испугавший его звук. Сначала он вел глазами в ту сторону, откуда прозвучало что-то опасное или интересное, потом уговаривал голову и тело развернуться и поучаствовать.

Ева металась по квартире, перекладывая вещи с места на место. Она ждала Володю. К десяти вечера она устала ждать, облилась в ванной холодной водой, закуталась в простыню и умостилась в большом старом кресле думать. Ева шла по территории тюрьмы, представляя все, что ей может встретиться, забытые места в ее мысленном кино темнели неопределенными дырами. «Если пройти с прогулочного двора не в тот коридор, по которому разводят подследственных, а в другой, чуть налево… попадешь в маленький аппендикс, из которого лестница на второй этаж, потом выше… а потом! Сразу же лестница на чердак. Кто увидит на крыше? Предположим, я иду налево… — Ева повернулась в кресле налево. — Оттуда ближе всего к ограде внутреннего двора. Он не пойдет со мной на крышу. Ни за что. А если я скажу, что это я пришла за ним?»

В дверь позвонили.

Ева всегда подходила на поздние звонки к двери неслышно и становилась чуть сбоку.

— Кто? — спросила Ева, уже почти зная, кто это.

— Лучше не открывай, — сказал за дверью Володя, — а то я тебя съем!

Ева распахнула дверь, придерживая простыню на груди.