В машине Федя сказал своему секретарю все, что он думает об этом плешивом.
— Что, за два часа и кофе не предложил?
— Да ты моли Бога, чтобы они сейчас не перематывали пленки! Я, конечно, плевал на их штучки, эти конторы мне не страшны, но сам знаешь… Очень я не люблю, когда меня дурят, ну ужас как!
— Когда будем делать? — спросил секретарь.
— Будем делать, будем делать, — пропел вдруг Федя. — Чего тут делать без подсадки, сам понимаешь. С утра доложишь, будет ли подсадка в тюрьме, все конкретно и подробно.
— Так уже, считай, полночь! — удивился секретарь.
— Я тут при чем, у меня и так забот хватает, ты хочешь, чтоб я еще и шарик попридержал!
Полчаса до дома ехали молча. Но когда машина остановилась, секретарь повернулся к Феде и потрепал его, задремавшего, за коленку.
— Слышь… Федя, я не понял, какой такой шарик?
— А?! А, не бери в голову, а бери… Ладно, иди сюда. — Федя тяжело вылез из машины и обнял рыжего секретаря за плечи. — Давным-давно был такой мужик на свете, который рассматривал небо, планеты всякие. — Федя приноравливался к хромоте своего спутника, они медленно поднялись по ступенькам в дом. — Он выяснил, уж не знаю как, что наша Земля круглая, как шарик в бильярде.
— Нет, — сказал секретарь.
— Чего «нет»! Точно я тебе говорю.
— Да ты попробуй сделать бильярдный шар! Это ж какая точность! А это что? — Секретарь провел рукой от себя, приглашая Федю осмотреть это, с его точки зрения, полное несовершенство.
Федя посмотрел на двор с крыльца. Двор почти не освещался. Приглядевшись как следует, можно было заметить осторожные и почти неподвижные фигуры, а у самой ограды пробежал кто-то, прогуливая белую лошадь.
— Как ты думаешь, — задумчиво спросил Федя, — у меня есть лошадь?
— Лошадь? — Секретарь замерз на холодном ветру, поднял воротник шерстяного пальто и осмотрел двор.
— Белая лошадь, — уточнил Федя.
— Федя, — сказал секретарь, которому предстояло еще найти человека-подсадку, — у тебя есть все! Пойдем в дом, Наталью будем будить? Чай, массаж?
— Пусть спит, лебедушка.. — начал было говорить Федя и замер в дверях кухни.
Наталья, простоволосая, в ночной рубашке, вместе с киношником и открывшей рот Матрешкой, склонилась над столом у маленькой свечки. Матрешка шептала что-то непонятное и быстро-быстро, «лей, лей тихонько, не спеши!» — шептала Наталья. Втроем, касаясь друг друга головами, они отбрасывали на стену страшные мечущиеся тени, и у Феди вдруг заныло сердце, как от тяжелого предчувствия.
Он на цыпочках прошел к себе в спальню, поманил пальцем секретаря и спросил шепотом:
— Что это они делают?
— А!.. Ерунда, гадают. Положили кольцо в блюдце и льют на него расплавленный воск.
— И что это будет?
— Потом надо посмотреть, какая фигура получится. Обычно оно как бывает: кто чего хочет, то и получается.
— Черт-те что тут твориться стало. Позови Наталью, пусть разденет меня и спать! Немедля! Разболтались все, — бормотал Федя уже засыпая одетый. — Лошадей гуляют по двору… кольца плавят… вампиров клином… хлопушка в груше… не перепутать, в груше!..
Рано утром Ева осматривала голого сантехника. Она еще раз прочла внимательно надписи у него на ногах. Вздохнула. С трудом сползла на пол, потянулась, несколько раз коснулась пола руками и села на шпагат.
Потом она сварила кофе и яйца, зажарила гренки, открыла банку рыбных консервов и потерла чесночный зубчик в майонез. Страшно довольная собой, пошла в ванную, но там уже мылся Володя. Ева почувствовала странное досадное неудобство, легкое и почти незначительное, как забытый наутро неприятный сон.
Володя осмотрел ее стол, хмыкнул и заглянул в холодильник. Ева знала, что там теперь абсолютно пусто, если не считать забытого давно пакета молока.
— Консервы есть вредно! — сказал Володя и прошелся по ее шкафам. Он нашел манную крупу, взял кастрюльку и стал кипятить молоко. Молоко сбежало. Володя задумчиво осмотрел дымящийся подтек на плите, вздохнул и не стал варить кашу. — Мне кофе черный и четыре ложки сахара, — сказал он, вздохнув.
— Тебе обычно сестра готовит завтрак? — спросила Ева и тут же пожалела об этом.
— Жареное и консервы с утра — это очень плохо для желудка, да ты не огорчайся, когда мы поженимся, я буду сам готовить тебе завтрак, варить кашку и приносить в постель.
— Я не ем кашку, — сказала Ева.
— Ничего, привыкнешь. Ты потрясная женщина. Ничего, что я у тебя первый — и сразу в мужья напрашиваюсь?
— Ничего, что тут такого? ЭТО я берегла для тебя.
— Хотел спросить. Ты кем работаешь в этом управлении, ну, где Далила свои изыскания проводит? В бухгалтерии?
— Я там работаю инспектором в отделе экономических преступлений. А до этого я работала в отделе убийств. Меня оттуда выгнали, когда я в третий раз на допросе нечаянно убила подследственного. Если уж говорить о моей профессии откровенно, то я их убила не совсем нечаянно.
— Ничего себе!.. А как ты их убила?
— Выстрел в лоб с близкого расстояния и штык красноармейца в глаз.
— Красноармеец — это твой коллега?
— В какой-то мере да, он — символ.
— Это все шутка, да?