Женщина и мужчины

Светлому лику Святого Отца негоже было валяться среди газетного хлама. Марек вынул кнопку из пробковой доски для домашних заметок и приколол фотографию к дверце серванта, стилизованного под старину, который и без того был испещрен дырочками, имитирующими следы деятельности жуков-древоточцев. Фотография несколько покосилась, и Марек, приколов ее второй кнопкой, отступил, проверяя, прямо ли висит снимок на этот раз. Таким он и запомнит Войтылу: смышленым, румяным, с живым блеском глаз. Исхудавшее тело на носилках в Сикстинской капелле привело Марека в шок. Сколько же энергии было в Святом Отце, если при всей своей хрупкости он мог совершать такие великие дела!

Марек еще некоторое время всматривался в изображение, и вскоре ему стало казаться, что сквозь его зернистость он проникает внутрь снимка. Ощущение было похоже на то, которое он испытывал, разглядывая с детьми трехмерные картинки, когда сквозь мелкие узорчики внезапно проступал какой-либо объемный предмет или образ. Папа возник перед ним на расстоянии вытянутой руки, и, что еще удивительнее, – изображение всколыхнулось и будто ожило.

– Марек! – послышался голос Папы, не искаженный громкоговорителями. Он обращался прямо к его сердцу.

Марек всегда знал, что харизма Иоанна Павла столь сильна, что даже в самой огромной толпе каждый человек чувствовал, что это к нему – лично к нему обращается Папа. Марек не раз ощущал это на себе, когда совершал паломничества по святым местам. Голос Папы прорывался сквозь толпу к нему, Мареку. Другие признавались, что чувствуют то же самое. Одна негритянка из Африки по телевизору сказала: «Святой Отец с другого конца площади Святого Петра звал меня».

– Марек, Марек, зачем ты покидаешь меня? [74]– склонил голову Папа.

– Святой Отец… – Марек упал на колени. Охотнее всего он поцеловал бы руку Папы. Он чувствовал, что рука эта существует, как существует и весь человек, хотя на фотографии Папа был виден лишь по грудь.

– Встань, – вздохнул Папа, – и закончи свой завтрак, сын мой.

В присутствии его святейшества Марек не смел бы пить кофе и ковырять ложечкой яйцо. Однако некая сверхъестественная сила перенесла его за стол. Перед лицом этой силы он был слабым дитятей.

– Не называй меня Святым Отцом, – погрозил ему пальцем Папа.

– Но… ведь все тебя, Отче… ой… – Марек прикрыл рот чашкой.

– Для этого народа я и Отец Святой, и Сын его, и Бог, в которого верят. Воплощение Святой Троицы для поляков. Однако что чрезмерно, то вредно… Ты ешь – о бренном ведь тоже нельзя забывать, мне сверху виднее… Полякам кажется, что Польша граничит не с действительностью, а исключительно с раем и адом. Все тут либо черное, либо белое. Или человека возносят на алтари, или посылают в ад – ад тоже польский, и дорога к нему скверно вымощена. Да, истина сверху виднее. Возьмем карту, сынок. С одной стороны Германия, с другой – Россия. Тевтонский авторитарный отец и русская мать-пьяница. А Польша – их нежеланное дитя. После всех оккупации она унаследовала пороки обоих родителей. Только наоборот. Поляки ведь каковы? Мужские качества отцов размыты – они пьянь болотная, а вот матери-польки – мужиковатые, авторитарные.

– Да, Иоанн Павел Второй.

– Можно – «Папа», можно – «Кароль». Покороче. Я тревожусь, Марек. Наша отчизна тревожит меня.

– Меня тоже. Мы все тревожимся. Мы молимся за отчизну, – Марек почувствовал поддержку Духа Святого, предложившего ему в нужный момент нужное высказывание.

– Молитвы недостаточно. Здесь нужно насадить цивилизацию, на законных основаниях. Возьмем для сравнения Швецию. Тридцать лет назад там били детей, держали злых собак. Когда хотели это запретить, люди протестовали. И тем не менее новый закон ввели и люди перестали быть дикарями. У нас сейчас каждого может загрызть зверюга без намордника – потому что до сих пор действует liberum veto, [75]находится исключение для особых случаев. Где-нибудь откопают больного питбуля, который носит в себе целое семейство паразитов, – и все, проект закона полетит в мусорную корзину. Знаю, знаю: «Наше общество до многого еще не доросло». Да оно не доросло и до десяти заповедей! В представлении поляков, социальная справедливость наступит тогда, когда красть будет не кто попало, а те, кто долженкрасть! – Папа сдвинул назад скуфью, протер вспотевший лоб.

Некоторые заповеди были для Марека несколько щекотливы, поэтому он поспешил с жарким уверением:

– Я ни разу не ударил ни одного из своих детей. Никогда.

– Возьми-ка газету. Да-да, вот эту, верхнюю. Раскрой ее.

Усеянные буквами страницы раскрылись на рубрике «Социум».