Женщина и мужчины

– Как же, помогаешь, – произнесла она с иронией, – это ведь твоя работа… Да ты и не представляешь, что это такое – подлинная ответственность за близкого человека. Ты жизнь знаешь лишь понаслышке… люди приходят к тебе и говорят, говорят… Я ухожу, – она высвободила ноги из кучи песка.

– Клара, давай не будем ссориться. Мы ищем друг у друга блох, как обезьяны. Дружба в том и заключается…

– Ты думаешь, я хочу поссориться?

– Я думаю, что некоторых вещей ты не знаешь, в частности о себе. О том и речь.

– А ты мне хоть когда-нибудь сказал правду? Я, говоришь, лгу Иоанне? А ты мне не лжешь? Мы столько лет знакомы, а я даже не знаю, что ты на самом деле чувствуешь, что обо мне думаешь…

Павел открывал и закрывал рот, подыскивая нужное слово. Оно было близко – Павел чувствовал его контуры, язык сам занимал необходимое положение… Да, слово было также близко, как близко была и сама Клара, которую уже едва можно было разглядеть в сгустившихся сумерках. Она стояла в песчаном котловане и, возмущенная, тяжело вдыхала терпкий прохладный воздух.

– Уже идут, – показала она на колеблющиеся огоньки, приближавшиеся со стороны шоссе.

Впереди шла Иоанна – шла быстро, почти бежала, будто хотела оторваться от своего кортежа, унизанного фонариками. За ней следовали шахматисты, развлекающие дам старыми шутками. Габрыся несла на плече радиоприемник, орущий хип-хопом, и обитатели дома престарелых в пику ему затянули «Шла девочка в лесочек».

Волнистые дюны на песчаных отвалах напоминали папиллярные линии, прочерченные ветром. А Папа говорит – Богом.

– Эй, а ведь это супруга шефа! Нравится вам, пани? – крикнул Кларе с крыши рабочий в оранжевой спецовке «Польских подворий». – Осина, конечно, хорошее дерево. Но блекнет от солнца.

– Где Яцек? – Клара задрала голову; ослепленная солнцем, она не видела, кто к ней обращается.

– Аде ж он будеть, как не у себя в риге? – ответил кто-то певучим голосом с провинциальным акцентом. Команда плотников из Пущи Кнышинской работала в «Подворьях» еще со времени основания фирмы.

Яцек строил ригу первичной, идеальной модели. Ригу образца славянского кафедрального собора, черпающую от дерева свою жизненную силу. Он подыскивал пропорции, выбирал оптимальный наклон крыши, сам перебравшись в ригу из офиса своей фирмы, расположенного поблизости. Пространство офиса, разрезанное на комнаты, ограничивало его воображение, а люди вокруг мешали сосредоточиться над проектом. С собой он взял компьютер, стол, электрический чайники матрац.

Клара застала его рядом с макетом, который он возводил уже на земле. Ее неожиданный визит не удивил его. В коротких штанах, словно прижатый к земле огромными размерами помещения, он напоминал мальчишку, который радостно смотрит на мать, приехавшую забрать его из лагеря раньше срока. Впрочем, Клара и так все это время была с ним, в его мыслях. Он думал о ней непрестанно.

– Чонок… – Он преодолевал действие лекарств, заглушающих эмоции, будто пробивался сквозь ледяную корку. – Чаю выпьешь?

У него был всего один стакан, да и тот грязный. Казалось, и горло его, пересохшее от волнения, было покрыто ржавым налетом ожидания. Весь он был полон предчувствием того, что неминуемо случится, самоедством и нескончаемыми воспоминаниями о прошлом.

– Жарко здесь, – задыхаясь, сказала Клара. – Жарко и темно.

Она встала у порога – на краю пустоты, заполнявшей ригу.

– У меня и окно есть. – Яцек вытащил из стены бревно, очищенное от коры. – Садись, – придвинул он к ней поролоновый матрац.

Вот так они когда-то начинали – у него дома был такой же матрац. Клара тогда переехала к нему с одним рюкзаком. Старую мебель из прежней ее квартиры они выставили во двор – решили не держать в доме никакой рухляди. Было просторно и красиво. Здесь тоже пусто – можно было бы начать все сначала.

Клара рассказала ему всю болезненную правду о последних трех месяцах своей жизни, присыпая рану солью подробностей – что, когда, почему.

Яцек сказал, что у него была тяжелая экзема, он до сих пор не может носить рубашек, но болячки уже затягиваются. Останутся шрамы, как у индейских юношей, прошедших посвящение в мужчины.

От напряжения черты у Клары заострились, она стала похожа на ту, чужую, которую когда-то стошнило после вина и она заперлась в ванной. «Я должна задуматься над собой», – сказала она тогда, впервые противопоставив себя их совместному прошлому. Яцек запомнил не столько тон ее голоса, сколько вой фена и запах подпаленных волос.

Горячая волна, поднимавшаяся откуда-то изнутри, ударила Кларе в лицо. «Если бы можно было ускорить время, чтобы этот разговор был уже позади!» – Клара мысленно убегала в будущее, прочь от этой будки, пропахшей смолой.

Ослепительное солнце пробилось сквозь неровные доски риги, и штрих-код света и тени лег на грудь Яцека, покрытую красной сыпью. Казалось, он этого не замечал. Не замечал того, что поселился внутри собственной фобии, разросшейся до чудовищных размеров.

– Клара, я не знаю, почему эта депрессия на меня напала. Фирма лопнула, я не знал, что мне делать…

– Что было, то прошло. Мы оба стали мудрее.