Женщина и мужчины

Сидя у топчана в ожидании, когда звякнет таймер, Клара выслушивала чужие откровения. Ей можно было не читать газет и не смотреть телевизор. В своем собственном кабинете в центре Варшавы она наблюдала то, что ее мать назвала бы тектонической ямой, образовавшейся после общественного сотрясения. Знаменитый разлом в Восточной Африке демонстрировала земной срез на миллионы лет в прошлое планеты. Здешний же провал обнажал руины человеческих судеб. Нечто подобное было и в Китае, когда после сдвига общественного сознания на поверхность хлынула магма насилия и хамства. Примитивное, грубое отсутствие форм, при котором учтивость, присущая Западу, кажется лицемерием, а скромность – коварно скрываемым чувством превосходства.

Клара, чуткая к языку тела пациентов, видела разницу между приходящими к ней иностранцами и поляками. Голландцы и французы подавали руку в знак приветствия; для поляков же рука врача была неприкосновенна, будто Клара принадлежала к высшей касте – или же, напротив, к париям, копающимся в нечистотах и трупах. Люди Запада вели себя естественно, плавно двигаясь по орбите, отведенной пациенту. Поляки, чрезмерно любезные или преувеличенно энергичные, перемещались как-то негармонично. Исторические перипетии лишили их адекватного ощущения себя и мира, и они были способны лишь занимать место, указанное им орущими и требующими родителями, учителями, супругами, профессиональными, проповедниками, поучающими с телевизионных экранов.

– Пани доктор, я уже не выдерживаю жизни в этой стране, – слышала Клара не реже, чем жалобы на головные и сердечные боли невротического происхождения.

Китай оказался для нее той же Польшей, только большего масштаба. Клара еще несколько раз ездила туда на учебу и, получив необходимые навыки и дипломы, которые признавали китайские профессора, ограничилась ежегодными курсами в пекинской университетской больнице. Теперь она брала с собой врачей, которые учились акупунктуре уже у нее. Профессор Кавецкий больше не читал лекций. Он был на пенсии и болел. Во время очередного ее отъезда профессор умер.

Когда они в последний раз виделись, стояло жаркое лето. Профессор сидел в увитой розами беседке на своем деревенском участке, попивал терпкий чаек и, согласно собственным рекомендациям, жевал высушенные ароматные почки гвоздики.

– По этому бездорожью ни одна «скорая» сюда не доедет, – нервничала Клара. – Всего три дома в лесной глуши.

– Доедет, доедет, моя дорогая, но не успеет. Моя жизненная энергия исчерпывается, зачем же искусственно продлевать то, что себя изживает? – с трудом произносил он. – И какого черта сидеть в городе, в этом бетоне? Здесь я, по крайней мере, вижу, как растет мой гроб, – взгляни-ка на эти сосны.

Она не перебивала: его правоте она могла противопоставить лишь заботливые, но совершенно беспомощные банальности.

– Говорю же тебе, Клара, – он жадно глотал раскаленный жарой воздух, – Бог берет солнечную горелку и подогревает на ней чашу с бактериями. Кто послабее – старики, дети – тот сдыхает. В этом году опять будет лето-убийца. – Опухоль мешала ему взять в руки чашку.

– Да вы ведь не верите ни в какого Бога, пан профессор, – пыталась она сменить тему.

Его изнуренное инфарктами сердце уже делало попытки остановиться.

– Ну не верю, и что с того? – силился он бодриться. – И все же я немного боюсь… – Кавецкий прикрыл глаза, делая глоток чая. – Он, этот Бог, так жаждет со мной познакомиться и так торопится на нашу встречу, что столкновение между нами неизбежно, и тогда мне капут! – довольно захохотал профессор. – Катастрофа…

– Вы и над Богом шутите, – сказала Клара, поправляя ему подушку под спиной.

– Я не шучу. Я недавно венчался в костеле. Да, в прошлую субботу Виця посадила меня в такси и мы поехали в костел. Она еще раньше все там уладила, а я подписал – и готово. Виця, иди к нам! – позвал он жену, которая показалась на лесной аллейке. Пани Кавецка толкала перед собой тележку с покупками. – А насчет костела, – профессор снова обернулся к Кларе, – это для Вици важно, ведь она еще училась в школе монахинь-назаретянок.

Клара пошла следом за пани Кавецкой в кухню и помогла ей нарезать хлеб к ужину. Он был еще теплый, деревенской выпечки, весь в муке… Клара не могла абстрагироваться от очевидной реальности. Она не могла обманывать себя и не умела утешать пустыми надеждами других, поэтому молча шинковала огурцы и помидоры, которые подавала ей пани Кавецка. Седые волосы профессорской супруги были так туго затянуты в узел на затылке, что, казалось, и морщины на ее лице тоже были зачесаны назад.

– Яцек приедет? – Она передала Кларе бутылку зубровки.

– Нет, его задерживает клиент под Краковом. Он вернется только через неделю. – Клара подрезала ножом крышечку на бутылке.

– Жаль. Попрощался бы с Тадеком. Тадек ему очень симпатизирует.

Пани Кавецка разлила зубровку в три рюмки.

– Ему бы лучше воздержаться… – тихо сказала Клара.