Женщина и обезьяна

Зрителям теперь стало холодно, несмотря на дневную жару, им стало холодно в их фраках и накидках, за украшениями и медалями, камерами и оружием.

— Мы пытались, во многих странах мы пытались одновременно, и моя попытка стала последней.

Эразм повернулся, повернулся медленно, как манекенщик на показе мод. Зрителям стали хорошо видны шрамы после операции, укусы, ещё не заживший ожог и множество выбритых участков, где Адам прикреплял свои электроды.

— Я пытался приспособиться, — сказал примат, — мы все пытались. Но ничего из этого не вышло. Тогда мы решили, что ещё не пришло время. Большего мы сделать не можем. На этот раз. Это слишком… сложно. Теперь мы отправляемся домой.

В зале началось какое-то движение. На подиум вышел декан Лондонского университета. Известный человек, который так и не смог стать ректором из-за своей критики учёных-естественников за их неприятие мысли о глобальной ответственности. Он встал рядом с кафедрой и минуту стоял без движения, совсем тихо — высокий седобородый человек. Потом он сунул руку за отворот фрака, взялся за манишку, дёрнул её и стащил с себя. Под манишкой грудь была волосатой, но не такой, как у человека, — шерсть была белёсой, волнистой и длинной, словно алонжевый парик. Он стащил с себя фрак, расстегнул брюки и сделал шаг вперёд. Теперь он стоял голым рядом с кафедрой, в одних огромных лаковых ботинках. Обезьяна — такое же существо, как и Эразм, — только больше, старше, с серебристо-седой шерстью.

Рядом с ним оказалась женщина — видная женщина и известная, заместитель председателя Королевского зоологического общества, часто появляющаяся на публике, защитница прав животных, интеллектуалка, сторонница полного прекращения опытов над животными, тот человек, который сыграл самую большую роль в том, чтобы пятьдесят две нации присоединились к «The Great Ape Project», который гарантировал человекоподобным обезьянам земли тот же юридический, экономический, этический и социальный статус, какой имеют умственно отсталые люди. Как и декан, она мгновение стояла без движения.

Из зала раздался крик — душераздирающий, умоляющий. Это был крик её мужа, как безумный он пытался пробиться сквозь зрителей, чтобы предотвратить то, что должно было сейчас случиться. Но ему не удалось: люди словно примёрзли к своему месту, они стояли, как ледяные глыбы, загораживая ему дорогу.

Женщина сняла через голову платье и отбросила его в сторону. Лицо её было гладко выбрито, но на теле была длинная шерсть, она стояла голой, на ней остались только трусы, большие, словно сшитые из паруса.

Двое чиновников из Министерства сельского хозяйства прошли через зал к сцене. Из двухсот почётных гостей их мало кто знал, но в министерстве и правительстве они заработали себе плохую репутацию, были замечены, давным-давно изолированы и политически обезврежены за свои постоянные, упрямые, хоть и мягкие попытки привлечь внимание к тому, что вопрос о выживании диких животных никоим образом нельзя отделять от вопроса о ненасытном материальном потреблении богатых стран. За ними последовал полицейский, двое сотрудников зоопарка и телевизионный режиссёр — люди, которых двести присутствующих в зале гостей до этого мгновения не знали, но которые ежедневно внушали окружавшим их коллегам страх, одновременно притягивая к себе своей радикальной, искренней честностью, неагрессивно, но постоянно напоминавшей им о какой-нибудь несправедливости окружающего мира. Люди расступились, и маленькая процессия взошла на сцену и, сняв свои костюмы, фраки, формы, оружие и карточки аккредитации, отложила всё это в сторону.

Позднее, когда заслушивались показания свидетелей, ни один из зрителей не был в состоянии вспомнить, сколько обезьян в конце концов оказалось на подиуме. Но все подтверждали, что подиум был заполнен и что их должно было быть от ста до двухсот.

На самом деле их было двенадцать. Они стояли совсем тихо, и тем не менее они подняли бурю, которая пронеслась сквозь головы гостей, бурю беспорядочных изображений львов, доисторических ящеров, змей, драконов, взбесившихся собак, крокодилов и сумасшедших мандрилов — вся зоологическая комната ужасов их детства.

Эразм поднял микрофон.

— Когда мы покинем вас, — сказал он, — вы нас забудете. Пока мы не вернёмся снова. Мы просим вас до того времени запомнить только одну вещь. Это о том, как трудно узнать, где в каждом из нас заканчивается то, что вы называете человеком, и начинается то, что вы называете животным.

Он спрыгнул с кафедры, и какое-то мгновение двенадцать обезьян стояли рядом друг с другом. Потом они медленно пошли к лестнице, ведущей со сцены… Потом исчезли.