Женщина и спасение мира

В конце концов оказывается, что Сатана одновременно лишен мира — предмета своего вожделения и ограничен своим собственным существом, а это существо не беспредельно. Чистый сатанизм исчерпывается, когда у субъекта нет объекта. Напротив, сердце Церкви — сердце Богородицы — не имеет границ. Преп. Исаак Сирии говорит о сердце, горящем любовью к пресмыкающимся, даже к бесам. Искупление охватывает все творение Божье. Смерть втораяотносится к началам зла, развернутым в пространстве и времени: у своего предела они сворачиваются и исчезают навсегда. Если свобода позволила временное повреждение, то итог находится в руке Божьей.

4. Дух Святой в последние времена

По толкованию отцов VII Вселенского собора евангельские слова о смертном грехе относятся ко Святому Духу; это — сознательное сопротивление освящающему действию Святого Духа, сопротивление, которое сводит Премудрость Божью к абсурду. Особое значение этого действия поставлено в центр мистического течения, связанного с "вечным Евангелием" Иоахима Флорского. Позже Фр. Баадер, Я. Беме и даже Жорж Санд говорят о трех заветах, трех исторических эпохах. Между тем надо утверждать, что история христианской Церкви есть уже последняя эпоха — эсхатология; самое большее, о чем можно говорить, это об особенном действии Духа Святого в течение этой эпохи (Деян. 2.17-21). Царю Небесный становится молитвой эсхатологической эпиклезы: в течение всей истории Дух Святой действует и подготавливает наступление Царствия Божьего. Но еще раз: здесь надо быть очень осмотрительными и избегать всякого упрощения. Мы живем во время ужасных путаниц, уже нет больше кристаллически прозрачной атмосферы Евангелия: это как раз и есть время, предсказанное Евангелием, время ложных пророков, ложных слов, поддельных ценностей, перевернутых ситуаций.

Каков должен быть христианский подход к ценностям истории? Аскетический скептицизм вдохновляется словами: "Не любите мира, ни того, что ... в мире" (1 Ин. 2.15) и считает, что рано или поздно то, что есть культура, должно погибнуть в пламени. Исторически греческая культура была использована для проповеди христианства; возможно, ее роль уже исчерпана. Так деторождение оставляет место для девства с момента прихода Мессии. Фактически культура не является органическим элементом христианской духовности. Имеет место даже известный теократический утилитаризм: культура широко используется в апологетических целях, чтобы привлечь чьи-то души. Когда культура начинает чувствовать, что ее лишь терпят, что она инородное тело, которым пользуются для своих нужд, то она уходит и быстро становится автономной, секуляризованной, атеистической. Но одновременно обнаруживается трудность, присущая ее собственной диалектике. Источник культуры — греко-римский. Ее принципом является принцип совершенной формы в конечном. Если христианство в начале победило культуру, то она в свою очередь глубоко пронизала его; однако остаются элементы, не подлежащие упразднению. Культура противится эсхатологии, апокалипсису — как классицизм,так и романтизм. Культура противится Концу. Ее тайная претензия состоит в том, чтобы остаться в истории. Между тем можно оправдать историческую деятельность человека, только определяя ее значение по отношению к Концу. "Проходит образ мира сего" (1 Кор. 7.13); в этих словах — предупреждение о том, чтобы не творить себе кумиров, не впадать в великую иллюзию земных раев или даже в утопию Церкви, отождествленной с Царствием Божьим. Образ видимой Церкви проходит, как и образ мира сего[227]. С другой стороны, гиперэсхатологизм, который перескакивает через историю в Конец мира и присоединяется к аскетическому отрицанию, лишает историю всякого значения, обедняет Воплощение, развоплощает историю. Христианский подход — это не отрицание эсхатологическое или аскетическое, —но эсхатологическое утверждение. Культура не предполагает бесконечного развития. Она не является целью в себе. Когда она объективирована, она становится сис темой принуждений. Когда она истинна, она является той сферой, в которой человек выражает свою истину, но эта истина выходит за пределы преходящего настоящего, образа мира сего, и поэтому культура в своей высшей точке превосходит саму себя и становится по существу символом, знаком. Рано или поздно мысль, моральное сознание, искусство, социальный строй останавливаются у своего собственного предела, и тогда необходим выбор: устроиться в порочной бесконечности или выйти за собственные пределы и, в прозрачности своих ясных вод, отразить невидимое. Царствие Божье достижимо лишь через хаос этого мира. Оно не трансплантируется извне, но является Откровением скрытой глубины самого этого мира.