Женщина из бедного мира

— Вас, конечно, интересует, куда сейчас мог направиться ваш супруг, не так ли? Не спрашивайте этого у меня. Я тоже не знаю точно. Но там, куда он сейчас пошел, там, разумеется, совершенно нет девочек. Это уж я знаю точно. В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны. Вам вообще не пришлось бы переживать никакого страха, если бы вы пожелали быть ко мне лишь чуточку любезнее. У меня имеются связи, известное влияние там, где интересуются судьбой вашего мужа.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы сами, наверно, знаете, что ваш супруг вращается в не очень-то надежном обществе…

— Сама? Я об этом ничего не знаю.

— Вот как? Смотрите-ка, тогда вы напрасно сторонились меня. Я уже давно хотел предупредить вас, открыть вам глаза.

— Через госпожу Хейдок?

— Госпожу Хейдок? Да, я ее знаю, но не помню, чтобы у меня был с нею разговор о вас. Она ваша двоюродная сестра, не так ли?

— Да, двоюродная…

— Близкая родственница. Хм, н-да. Может, зайдем куда-нибудь, где можно будет обстоятельно и более дружески поговорить? Здесь много ушей, к тому же вам, видимо, холодно в таком пальто.

— В другой раз. Сегодня у меня нет времени, нужно спешить на работу.

— Когда вас можно посетить?

— Нет, не посещайте — я как-нибудь сама зайду, до свидания.

От стыда и страха я готова была провалиться сквозь землю. Что подумает обо мне этот человек? И что сделал Конрад, почему за ним следят, как за разбойником? Он хотел, чтобы у рабочих было больше хлеба, чтобы кончилось страшное кровопролитие, чтобы настал мир. Разве желать этого великий грех? Я вся задрожала от мысли, что Конрада могут арестовать, мучить, даже отправить на смерть. Я готова была все, что угодно, сделать, но стать любовницей Кусты Убалехта — нет, нет, этого я не смогла бы. Я скорее наложила бы на себя руки. Так я и не решила, что предпринять, чтобы все опять стало хорошо.

Вечером Конрад ничего не говорил о том, что было в обед, а когда я спросила, почему он остановился на углу и наблюдал за мной, он махнул рукой: мол, вышло случайно. Но, по-моему, он вел себя немного странно: уж не подозревал ли он меня в чем-то? Я не хотела допытываться, видел он меня с Убалехтом или нет, а сама я не могла сказать ему об этом. «Но если он видел и я не скажу, — рассуждала я, — то он может подумать, что я не рассказываю потому, что он и сам видел, а если он не видел и расскажу, тогда он может бог знает в чем заподозрить меня. Как бы там ни было, но нашего разговора он все равно не слышал, а если спросит, то скажу, что это один из школьных знакомых, встретились с ним случайно, перемолвились двумя словами».

Так я думала и ничего не сказала Конраду. Не хотела тревожить его и ставить под сомнение себя. Или я еще не относилась к нависшей над Конрадом опасности со всей серьезностью? Надеялась своими силами справиться с Кустой Убалехтом? Или, может, что-то вынуждало меня продолжать с ним флирт? Мне и самой еще не было ясно, что это, но в тот вечер я злоупотребила доверием Конрада. Позднее я, конечно, пожалела об этом, но тогда сказать ему всего не смогла.

Так вот мучилась я про себя и чего-то боялась. Нервы у Конрада были на пределе. При малейшем шуме или шорохе он вздрагивал и отвечал мне сердито и раздраженно. Здоровье у него совсем расшаталось. Да он нисколько и не заботился о нем, лишь рвался работать. И в эту ночь сидел до трех часов. Я просила, я заклинала его по возможности держаться в стороне от «антигосударственных» выступлений и больше думать о своем здоровье и обо мне. Он обещал, и это немного успокоило меня.

Однако в тайниках моего сердца остался вопрос: не подозревает ли он меня в чем? Сомнение это было так просто рассеять, но тогда я не могла этого сделать. Сейчас я убеждена: главным препятствием было то маленькое обстоятельство, что он на улице следил за мной. Убеждена, что это подсознательно подействовало на меня, как недоверие. И недоверие это поколебало мою веру в него.

17

Но все эти мелочные переживания забылись уже на следующий день, и у меня остался лишь страх за Конрада. Мне хотелось подойти к нему, все честно рассказать и предупредить его. Однако я никогда не находила для этого подходящего случая. Проснувшись утром, я увидела, что мы оба не в настроении. И мне показалось, что с этого времени Конрад стал ко мне холоднее. Он уже первым не подходил целовать меня, не говорил мне о том, что видел и слышал днем, лишь безразлично отмахивался: ах, мол, так, ничего! А однажды в обед он продержал меня целый час на улице, пришлось бежать за ним, и тогда он отправил меня без обеда на работу, сказав, что будет около шести. Ясно, у него было какое-то дело, которое он не мог откладывать. Но, по-моему, обойтись со мной так было с его стороны большой дерзостью. Когда я сказала, что мне холодно, и это было действительно так — Конрад должен был и сам это заметить, — он сердито ответил:

— Не стоит из-за этого плакаться. Другие мерзнут всю жизнь. Если тебе не нравится среди нас, сама знаешь, где искать лучшего.