Женщина из бедного мира

На следующий день напряженнейшим вопросом на съезде стало разъяснение и разграничение профсоюзных задач. Несколько оживленных выступлений о классовых взаимоотношениях и рабочем движении в других странах указали собравшимся ту дорогу, которой должны идти в дальнейшем развитии профсоюзы.

«Профсоюзы, — говорилось в резолюции съезда, — не могут ограничиваться только лозунгами экономической борьбы, а должны воспитать в сознании трудящихся масс понимание неизбежности социалистического переворота. Профсоюзы обязаны стать руководящей организацией как экономической, так и политической борьбы рабочих. Все, кто этого назначения профсоюзов не признает, являются противниками рабочего класса».

Единодушно взметнулись сотни рук. Казалось, будто съезд достиг своей высшей точки. Однако напряжение еще более поднялось, когда следующий оратор, рассматривая предпосылки организации рабочего класса, неизбежно коснулся вопроса мира. Если в рабочих рядах ожидали от съезда решающего слова, то именно в вопросе мира. И съезд это слово высказал, хотя оно и оказалось запретным.

Едва оратор успел высказать мысль о необходимости достижения мира, как присутствующий дежурный офицер объявил, что он вынужден, по приказу министра внутренних дел, закрыть съезд. Собравшиеся встретили это известие глубоким молчанием. Наконец Конрад, который находился за председательским столом, прервал это вынужденное молчание. «Съезд сам продолжит свою работу!» — поднявшись, воскликнул он и обратился к делегатам, которые тоже встали, со следующими словами:

— Товарищи! Сейчас вы услышали один удивительный приказ, который отдал социал-демократический министр внутренних дел. Можете ли вы теперь сомневаться, что у нас процветает антирабочая диктатура? Можете ли вы сомневаться, что эту диктатуру поддерживают социал-демократы, которые на самом деле должны быть представителями рабочих? Они должны бы находиться с нами, должны бы прислушиваться к нашим пожеланиям и словам, но они против нас, они угрожают нам военной силой. Но что мы сделали? Может быть, мы враги народа? Нет, мы собрались, чтобы во имя лучшего будущего трудового народа отыскать выход из тупика, в который завела нас бессмысленная война. В этой войне Эстонская республика превратилась в орудие капитала союзных государств и реакции, которая хочет уничтожить Советскую Россию и восстановить Россию в прежних границах. Ради чужих интересов и собственного уничтожения Эстония должна жертвовать кровавому Молоху своих сынов и свое достояние. Можем ли мы, представители трудового народа, смотреть хладнокровно на такое принужденное самоубийство? Нет, наш долг открыто и смело сказать, что продолжение войны — непростительное преступление против страны и народа. А если сказать это нам запрещают, мы на такой запрет не должны обращать внимания, тем громче должен звучать наш голос. Мы выражаем наше недовольство диктатурой, которая унижает трудовой народ. Мы во всеуслышание обращаемся ко всем, всем и всем, что собрались тут с самыми чистыми и лучшими пожеланиями, но нам не позволяют свободно выразить свое мнение. Делегаты, я требую от вас, чтобы вы остались на своих местах и сказали свое решающее слово в вопросе мира, слово, которое от вас ждет весь трудовой народ.

Бурные аплодисменты были ответом на выступление Конрада. И съезд, полный решимости и подъема, продолжал свою работу. Вооруженные сыщики и солдаты уже врывались в зал, когда какой-то товарищ, которого я не знала, вскочил с места, произнес короткую вдохновляющую речь и прочитал резолюцию о прекращении войны. Резолюция была принята единогласно.

Возгласами «Долой войну! Долой палачей народа!» и звуками «Интернационала» закончилась работа съезда. Она закончилась под штыками, потому что вооруженные шпики и солдаты ворвались в зал и приказали всем оставаться на местах. Я еще раз увидела своих врагов: Мяяркасся, бывшего председателя Центрального совета, Кусту Убалехта, которые приближались к нам, словно надменные победители. И увидела еще кого-то, о существовании которого я уже забыла: Теодора Веэма. Затем меня оттащили от Конрада, спокойствие которого ободряло меня, его объявили арестованным, и я потеряла сознание.

Я очнулась в каком-то пустом помещении, полулежа на скамейке. Надо мной склонилось широкое, сосредоточенное лицо Теодора Веэма.

— Что вы со мной сделали? Где я? — испуганно вскочив, крикнула я.

— Ничего плохого я вам не сделал, — успокоил Веэм и взял меня за руку. — Вы потеряли сознание, я вынес вас из этой суматохи, вот и все.

— Где Конрад? Пустите меня к нему!

Теодор Веэм покачал головой.