Женщина из прошлого

Люсенька знала, что по средам секретарь главврача уходит с работы рано – возит сынишку в бассейн, – и потому выбрала для разговора именно этот день. Не то чтобы хотела застать Валеру врасплох, войдя без доклада. Просто стыдно было перед людьми. Непристойно.

Она пришла в больницу специально ради встречи с ним – была не ее смена. На вахте сказала, что забыла зонт. Баба Клава поверила: погода на руку Люсе стояла дождливая. Но поднялась она не на второй этаж, в свое отделение, а сразу на третий. Свернула по коридору налево, порадовавшись, что не попалась никому на глаза, и застыла перед дверью приемной. Прислушалась. Ни стука клавиш, ни шорохов – значит, секретарша уже ушла. Люся открыла дверь, прошмыгнула внутрь. Сердце ее бешено колотилось – и оттого, что через несколько секунд она увидит его, и потому, что проникла тайно, словно воровка. Набравшись смелости, она поднесла кулачок к двери его кабинета, постучала и сразу вошла.

В глазах у нее почернело, голова налилась свинцовой тяжестью и болью. Валерий Степанович сидел в своем кресле, запрокинув голову и прикрыв глаза, а в его ногах, опустившись на колени, устроилась женщина. Она повернула голову на шум открывшейся двери и тут же проворно вскочила на ноги, прикрыв собой главврача.

Люся выбежала вон как ошпаренная. Неслась, сшибая всех и вся на своем пути, до самых больничных ворот. Все стало ей ясно в единый миг. Так вот зачем эта поборница правды приходила к Люсе домой! Не из сострадания к судьбе юной девушки, а из намерения убрать ее с собственного пути.

Людмила уволилась и уехала в Москву – дома оставаться было невыносимо: отец не простил ей изломанных надежд. Даже годы спустя, когда все в ее жизни наладилось – она уже работала в авиакомпании и даже вышла замуж за Михаила, – он не смягчился. Так и умер в обиде.

Мысли о прошлом захватили ее целиком. Сама не заметила, как въехала в мамин двор – после смерти отца та перебралась поближе к дочке и внукам в Москву. Конечно, с помощью зятя.

Люда припарковала машину и зашла в подъезд, вызвала лифт. Все делала на автопилоте. И только дойдя до двери, встрепенулась: с детства знала, что все ее радости и печали написаны на лице. Если мама сейчас посмотрит на дочь, сразу же догадается, что на душе у нее черные кошки скребутся. Будет нервничать, а Людмила даже не сможет ее успокоить – сама идет по одной ей видимому краю.

Люда раскрыла сумочку и извлекла из нее косметичку. С годами все ненужные чувства она прекрасно научилась скрывать. Надо только представить себе, что готовишься к рейсу, и отбросить посторонние мысли. Слава богу, опыта ей не занимать – столько миль налетала. Достав пудреницу, она посмотрела на себя в зеркальце и стала поправлять макияж. В подъезде, конечно, не очень удобно, да и освещение совершенно не то, но бортпроводницы тем и отличаются от обычных женщин, что умеют навести лоск даже в самых неподходящих условиях. В самолете им же никто туалетный столик не поставит и нужный свет не зажжет.

Через пару минут Людмила Фадеева выглядела так, словно сошла с обложки журнала – не было в ее жизни ни единой проблемы. Она улыбалась отражению в зеркальце и хвалила себя, словно маленькую: «Умница, красавица». А разве нет? Да. Иначе бы не выбрал ее себе в жены лучший в мире мужчина.

Люда нажала на кнопку звонка и замерла перед глазком в нетерпеливой позе; с самой сияющей из своих улыбок. Мама вернулась из командировки! Детки ее встречают! О том, что оба – и Тёма, и Люся – одновременно ринулись к двери, Люда узнала по раздавшемуся из-за двери топоту ног.

Дверь открыл Тёма. Конечно, посмотрел сначала в глазок, убедился в том, что именно мама, и только потом потянулся к замку. Первой, словно розовый вихрь, на площадку выскочила Люся. Подпрыгнула, тут же залезла на ручки и обняла так крепко, что у Люды дыхание перехватило. Она перестала существовать отдельно, превратившись в счастливую часть нового создания, никогда не знавшего печалей и бед. Тёма, совсем уже взрослый, взял это радостное существо «Люся-Люда» за руку, осторожно завел в квартиру – из-за крошечных, таких щекотных и ласковых, поцелуев дочки Людочка уже ничего перед собой не видела – и закрыл за ними дверь. Сам осторожно поцеловал мать в свободную щеку. Такой большой уже, даже ростом выше ее.

Людмила утопала в блаженстве. Парила над облаками.

– Люсь, ну мать-то с дороги устала, – услышала она ворчливый голос мамы, – ну, что ты как обезьянка-то на нее забралась?!

– Да нет, – голос Людмилы зазвенел юностью, – совсем не устала! Пусть побудет на ручках, она соскучилась.

– Эх, – заворчала старушка, – балуешь ее. Сядет на шею!

– Уже села, – сообщила довольная Люся, на секунду оторвавшись от поцелуев, и тут же снова взялась за свое.

Людочка засмеялась, а Тёма с бабушкой – вслед за ней.

– Ладно уж, – улыбалась старушка, – милуйтесь. Ты тоже ласкуньей в детстве была, и ничего – вроде человеком выросла.