Женщина-Кошка. Похитительница душ

Если она сейчас разыграет драму, развернется и уйдет, это только привлечет к ней внимание. Когда на весах лежит ожерелье, спрятаться от чужих взглядов проще всего, если ее здесь увидят, но не заметят.

– Привет, – ответила Селина, протягивая ему руку.

Люк молча положил ладонь ей на талию и увлек ее танцевать.

Селина поморщилась, когда зал наполнила нежная и старая джазовая мелодия.

Только не эта песня. Что угодно, но только не эта песня.

Хоть это песня и не из «Карусели», но сколько раз она слышала, как Мэгги включает ее и подпевает, стараясь изо всех сил? Сколько раз под эту песню они с сестрой танцевали медляк на кухне?

Тело стало чужим, а платье удушающе тесным. Каждая нота и бит вонзались в живот. Она с трудом могла смотреть на Люка, на всех остальных.

Сопротивляясь нарастающей в груди боли, Селина уставилась на точку у Люка за плечом.

Успели закончиться первый куплет и припев, прежде чем Люк спросил:

– Не любишь джаз?

Вопрос вырвал ее из тумана воспоминаний достаточно надолго, чтобы она посмотрела на Люка. Все это было в прошлой жизни. В прошлом мире. А этот новый мир, в котором она сейчас жила…

– Нет, вообще-то люблю.

Она сказала правду.

– А что у тебя тогда с лицом?

Она не сможет ему объяснить. Нет.

– Один человек, которого я… это была любимая песня. – Она покачала головой. – Старые воспоминания.

Вот и вся правда, которую она может рассказать.

Люк сглотнул.

– Прости, что так дерьмово повел себя тогда.

Селина напряглась:

– Все в порядке.

Люк нахмурился:

– Нет. После боя я всегда на пределе, а тут еще и боль, и усталость, и когда ты сказала, что ходила на свидание…

– Так я сама виновата, что ты мне нагрубил?

В ту же секунду к ним повернула головы престарелая пара. Люк отвел партнершу чуть дальше и понизил голос, с нажимом подчеркнув:

– Я этого не говорил.

– Нет, говорил.

Она стиснула зубы, отвернувшись, и обвела глазами зал, пытаясь найти путь отступления и уйти, избежав чужих взглядов.

Он прочистил горло.

– Я сорвался. Вот что я пытаюсь до тебя донести.

– Что тебе должно быть очень не все равно? – Ее голос звучал ровно, равнодушно. Ничего общего с мелодичным напевом Холли.

– Я думал, мы друзья, – сказал он осторожно.

Она снова на него взглянула. В ее голосе не было ни радости, ни эмоций.

– У меня нет друзей.

Его лицо исказила судорога.

– Ну, я пытаюсь это исправить.

Селина промолчала, и он продолжил:

– И еще я пытаюсь извиниться.

Селина смотрела на музыкантов у него за спиной, натянув на лицо маску спокойного равнодушия.

– Холли, – сказал Люк.

Она ненавидела это имя. Ее от него уже тошнило.

Он вздохнул:

– Мне очень жаль, что так вышло. Правда.

Он говорил искренне.

Селина медленно подняла взгляд и посмотрела в его честные карие глаза.

Ее взгляд был настороженным – она решила этого не скрывать. Настороженным и усталым.

Холли. Он думал, что танцует с Холли.

Да какая разница. Какая разница сейчас, когда ей столько всего еще предстоит сделать, чтобы Готэм встал перед ней на колени. Когда на нее давит тяжесть ее задания. Она уже не помнила себя без этой тяжести.

Люк хрипло сказал:

– Иногда, мне кажется, будто я все еще там. За океаном. Обычно ночью мои тело и разум не могут отличить, где я. А днем я обычно чувствую, будто я наполовину… там.

Он сглотнул, не зная, куда его заведет этот разговор.

– Я все еще учусь, как снова стать нормальным. Если такое понятие вообще существует.

Селина ждала, вникая в суть его слов, поражаясь его честности.

Она окинула взглядом его красивое лицо:

– Нормальность – это ловушка.

Он моргнул.

Песня уже заканчивалась, и она наклонилась к нему, прошептав:

– Не попадись в нее.

* * *

Последних гостей два часа назад увезли домой личные водители.

Через полчаса после этого его родители пошли спать, и Люк тоже притворился уставшим.

Но когда часы пробили два часа ночи, он по-прежнему стоял, укрывшись в темноте бального зала, приглушив подсветку костюма, и смотрел, как ожерелье переливается в лунном свете, который струился сквозь огромные – во всю стену – стеклянные двери, ведущие на веранду.

Он простоял так уже час. Слышал, как слуги погасили свет и либо ушли, либо удалились в комнаты, которые они занимали в этом исполинском доме.

Она не появилась на балу. Это его немного разочаровало.

Возможно, она посчитала дополнительную охрану не очередной преградой, а самоубийством. Люк отправил охранников собираться. Он не хотел, чтобы она увидела все как есть, раскусила его ловушку.

Два десять.

Два пятнадцать.

И наконец – Люк стоял так же неподвижно, как статуя сбоку от него, – она появилась.

Она вошла с веранды и проскользнула сквозь стеклянные двери, не издав ни звука. Значит, сигнализацию в доме она отключила. Интересно.

Женщина-Кошка скользила по паркету, едва тяжелее тени. Двигается плавно и изящно. Продуманно и четко.

Она замерла перед стеклянным колпаком на тумбе, разглядывая сияющее внутри ожерелье.

Выпустила когти.

Мышцы Люка напряглись, инстинкты приказывали ему броситься вперед.