Женщина, которая легла в постель на год

И это было так. Ей даже не нравилось само слово «веселиться». Оно ассоциировалось с натужной жизнерадостностью, клоунами и дешевым фарсом, с северокорейскими парадами, где ряды одинаковых детей синхронно танцевали с приклеенными улыбками.

А сейчас ей хотелось пить и есть. Очевидно, о ней опять забыли.

Ранним утром Брайан прошелся по улице, разнося по соседям листовки с приглашением на день открытых дверей. На флаере было написано (Еву передернуло при слове «заглядывайте»):

«Милости просим, заглядывайте и веселитесь!

Давайте познакомимся.

Приносите выпивку с собой.

Закуски найдутся, но лучше подкрепиться перед визитом.

Воспитанные дети допускаются.

Наши двери будут открыты для вас с 9:30 вечера.

P.S. Доктор Брайан Бобер проведет короткую экскурсию по обсерватории и, в зависимости от ясности (или, как выражаются неастрономы, погодных условий/облачности), возможно, получится увидеть Сатурн, Юпитер, Марс и другие планеты поменьше или подальше».

Ивонн через интернет купила Еве очаровательный медный колокольчик с Бали в качестве средства связи с остальными обитателями дома, но Ева еще ни разу не позвонила в него. Ей казалось не вполне приличным призывать таким образом других людей, чтобы те ее обслуживали. Лучше подождать, пока кто-нибудь о ней не вспомнит и не принесет что-нибудь поесть. За стенкой близнецы что-то бормотали и со сверхъестественной скоростью барабанили по клавиатурам. То и дело раздавались взрывы смеха и выкрики: «Дай пять!».

Ева услышала, как по лестнице поднимаются Руби и Ивонн.

– Не знаю, идти с этим к доктору или нет, – бормотала Руби. – Это может оказаться безвредной кистой.

– Как тебе известно, Руби, – отвечала Ивонн, – я тридцать лет проработала в регистратуре. Уж я-то смогу отличить кисту от чего похуже.

Ева услышала, как мать и свекровь заходят в ванную.

Руби говорила без привычной уверенности:

– Мне снять жилет, блузку и бюстгальтер?

– Ну, я же ничего не смогу определить сквозь несколько слоев ткани, верно? – отозвалась Ивонн. – Не стесняйся, я в своей жизни тысячи сисек повидала.

Повисла тишина, а затем Руби промямлила:

– Думаешь, у Евы нервный срыв?

– Подними руку над головой и замри… – скомандовала Ивонн. – Да, конечно, у нее нервный срыв. Я это с первого дня твержу.

Снова тишина.

Потом снова голос Ивонн:

– Одевайся.

– И? Что думаешь? – спросила Руби.

– Думаю, тебе обязательно нужно на рентген. У тебя там опухоль размером с лесной орех. Как давно ты о ней знаешь?

– Я слишком занята, чтобы шляться по больницам. – Руби заговорила тише. – Мне ведь нужно приглядывать за ней.

* * *

Ева гадала, верно ли, что у нее нервный срыв.

Несколько лет назад Джил, работавшая вместе с Евой в библиотеке, внезапно начала разговаривать сама с собой, бормоча про то, как несчастлива в браке с Берни Экклстоуном. Потом она принялась швырять на пол все книги в красных обложках, выкрикивая, что они следят за ней и передают сведения в МИ5. Если кто-то отваживался к ней приблизиться, она обзывала доброхота агентом Системы. Какой-то дурак вызвал охрану и попытался выволочь Джил через запасной выход. Она дралась со сторожами как дикое животное — в ход шли зубы, ногти и рык, — а потом вырвалась и побежала в парк, граничащий с территорией университета.

Ева и охранники помчались за ней. Грузные мужчины вскоре запыхались и отстали, и вышло так, что догнала беглянку именно Ева. Джил бросилась ничком на землю и вцепилась в пучки травы, приговаривая: «Помоги мне! Если пальцы разожмутся, меня ветром унесет!».

Тогда Ева подумала, что лучше всего будет сесть Джил на спину и таким образом закрепить ее на земле. Когда подбежали задыхающиеся сторожа, Джил снова начала кричать и вырываться. Через парк на большой скорости проехала полицейская машина со включенной сиреной. Ева больше ничем не могла помочь коллеге. Полицейским и охранникам наконец удалось скрутить Джил и затолкать в автомобиль, тут же умчавшийся прочь.

Когда Ева наконец получила разрешение навестить Джил в психиатрическом отделении, то сначала ее даже не узнала. Джил сидела в безликой комнате на пластмассовом стуле и слегка раскачивалась. Другие пациенты пугали Еву. Телевизор вопил невыносимо громко.

«Это бедлам, – ужаснулась тогда Ева. – Самый настоящий бедлам. – Идя к выходу по территории больницы, она думала: – Я лучше умру, чем окажусь в подобном месте».