Женщина, которая…

– Все ясно. Можете не продолжать, – перебила его Лена.

– Ага, чудом жив остался, зато теперь и нервы крепче, и чесаться перестал, пассажир вдруг снова встрепенулся, закрутил головой, вытянул шею, пытаясь разглядеть на мгновение выхваченную светом фонаря маленькую одинокую фигурку в короткой юбке и ботфортах. Тут же, без перехода, сокрушенно заметил:

– Помолодела проституция-то, ох как помолодела. Дети на панель выходят! И все наркоманки конченные, больные на голову и вообще…

– Так уж и все?

– Давно это было, еще до отсидки, возвращался поздно вечером от своей девушки. Взволнованный был, заведенный, возбужденный. Простите за выражение, трахаться хотелось. Свернул на Будапештскую, там всегда ночные бабочки клиентов ловят. Ну подъехал к одной более-менее… Стали торговаться. Она просит за минет триста, а я даю двести. Сторговались за двести пятьдесят.

Лена искренне рассмеялась. Не знала она, что с проститутками тоже торгуются.

– Ну и как, понравилось?

– Честно? Чистая механика. Домой приехал и с ходу в ванну полез. Всю ночь плевался, даже уснуть не мог. Еле дождался утра – и пулей в вендиспансер, анализы сдавать, прививки разные делать. Потом еще несколько месяцев дрожал, ждал последствий. Врагу не пожелаешь! – от воспоминаний пассажир разволновался, даже провел ладонью по лицу, словно вытирая выступивший пот.

Повернули на Тельмана, и Лена насторожилась: дорога здесь была вся в ухабах и коварных, незаметных расщелинах.

– Дайте-ка угадаю, кем вы работали раньше.

– Попробуйте, – весело усмехнулась.

– Ммм… Хмм… Учительницей. Английского языка. Или французского.

– Холодно.

– Значит, в музыкальной школе преподавателем игры на этой, как ее… арфе.

– Не ломайте голову. Торговля и финансы – вот мое образование. Бизнес, попросту.

– Круто! И где же ваш бизнес?

– Машина – все, что от него осталось.

– Печально.

– Вовсе нет. Бомбить не самое плохое занятие, надо сказать. Опять же время появилось свободное, книги стала читать, фильмы смотреть, путешествовать по древним русским городам.

Зачем она врет, зачем старается выглядеть лучше, чем есть на самом деле, перед неинтересным и посторонним человеком? Когда она последний раз держала в руках книгу? А провинциальные вояжи по историческим местам, где стены древних монастырей, заросшие мхом, скрывают золоченые купола церквей и колоколен, где реки и озера с отражениями плакучих ив и низких облаков пугают первозданностью и чистотой, где по утрам слышен крик петуха, а вечерами – стрекот кузнечиков, – видит только во сне, а в реальности все откладывает и откладывает на потом, из соображений экономии и страха выйти за пределы привычной, проторенной колеи. Господи, как скучно! Зачем эта ложь? И зачем ей приходится делать вид, что она внимательно выслушивает пустую болтовню, которая к ней не имеет ровно никакого отношения?

– Вот у моей сестры то же самое случилось. После всеобщей прихватизации удалось ей продуктовый магазинчик выкупить, где она директором была. Так, знаете ли, комиссиями замучили. Тому дай, другому… А потом по соседству стали «Пятерочки», «Карусели» и «Ленты» открываться. Глобализация, будь она неладна. Ну закрыла она магазинчик, помещение хотела в аренду сдать, но тут дом под капитальный ремонт пошел. Это так называется, а на самом деле его просто сломали, а землю продали.

– Да, смешно слушать, как депутаты разговоры разговаривают про помощь малому бизнесу. Все, что от них требуется, – не мешать! Ну вот, мы почти приехали! С вас четыре сотни. Ну так какое же у меня лицо?

– Лицо… Ах да, лицо! Ну такое… необычное, словно вы знаете нечто, скрытое от всех и это нечто вы прячете и никому не выдаете. Вот.

– В моем возрасте разве можно иметь другое лицо?

– Да бросьте вы про возраст. Все мы в одном возрасте: живы – и слава богу. Нам чуть дальше, в конце переулка направо.

Пришлось углубиться в плохо освещенные дебри панельных пятиэтажек Уткиной Заводи.

Остановилась на дальних задворках незнакомого района, возле последней парадной последнего панельного дома в последнем переулке, за которым, казалось, не было ничего, только черная, холодная, нет, ледяная бездушная ночь. Ничего себе заехала, похоже, это не просто конец Петербурга, но конец белого света. Ну и занесло же ее.

– Вот, сдачи не надо.

– Спасибо, – Лена спрятала хрустящую пятисотку в сумочку, улыбнуться хотела благодарно и открыто, но получилось – вымученно, устало.

– Ну я выхожу?

– Всего доброго!

– До свидания?

– Удачи!

– Номер не дадите? Вдруг я снова надумаю куда-нибудь ехать ночью, а вы поблизости окажетесь?

– Всего доброго!

Пришлось самой тянуться к дверце, чтоб захлопнуть, в то время как пассажир стоял рассеянным истуканом. И даже когда тронулась и отъехала, чувствовала затылком и спиной его сверлящий неподвижный взгляд.