Женщина, которая…

Так, на чем она остановилась? Да, печально вытекающее из настоящей картины будущее. Обшарпанные, убогие внутри, с вышедшими из строя канализацией и водоснабжением башни-трущобы, которых ни разрушить, ни отремонтировать. Вдоль дорог – тесные шеренги живого товара, любого пола, возраста, нации ждут своей участи и с грустью размышляют на одну постоянную и волнующую тему: когда наконец их настигнет удача и им дадут поесть, если не в человеческом смысле этого слова, то хотя бы в скотском – пожрать? Или сегодня они не получат ни того ни другого? Время от времени проезжающие мимо авто притормаживают, и водители, упитанные, лоснящиеся, с безучастным выражением тычут пальцем в объект, привлекший внимание. Довольный объект, прикрыв сумочкой дырку на колготках, по-королевски садится в авто и отчаливает в неизвестном направлении, на зависть остальным, невостребованным и потерявшим надежду объектам, которым ничего не остается, как, переминаясь с ноги на ногу, курить и с досадой ждать своей участи.

А если посмотреть на ситуацию глобально, то можно легко заглянуть еще дальше и увидеть, как гомо сапиенс, или «человечек потребляющий», размножающийся в геометрической прогрессии, но качественно, если не деградирующий, то зашедший в тупик, начнет вырождаться. Как это когда-то случилось с австралопитеками и гомо эректикус. И чтобы заставить его подняться на высшую ступень и зашевелить наконец мозгами, Создателю снова придется устроить глобальную катастрофу – всемирный потоп, например, новый ледниковый период или энергетический кризис, из которого смогут выкарабкаться самые умные и предприимчивые. С них-то и начнется новый виток мутации. Выжившие, заполнившие землю люди новой формации, изучая историю и человеческие виды, назовут сегодняшних людей «условно разумными» и будут копаться в причинах, вызвавших их вырождение. История повторится, очевидно, так и не научив человечество ничему.

А вот и «человек голосующий» вышел на дорогу. Протянутая рука на полдороги, как опущенный шлагбаум.

– Куда вам?

– Уткина заводь.

– Четыреста дадите?

Лена зажмурилась. Ну и цену она зарядила! Обычно за такое расстояние больше трехсот не дают, а некоторые за двести норовят прокатиться. («Здесь же ехать – всего ничего!»)

– Легко!

Усаживается хлопотливо, острые колени – чуть ли не вровень с подбородком.

– Как тут у вас сиденье двигается?

Наконец устроился, успокоился, огляделся.

– Простите, можно нескромный вопрос задать?

Лена покосилась на долговязую нескладную фигуру пассажира, на маленькую стриженую голову с впалыми скулами, на пальцы в наколках – и усмехнулась с досадой. Сейчас спросит: «Неужели вы бомбить выехали? И не страшно вам ночью народ подбирать?» Вопрос этот ей задает каждый второй. И ответ получает тоже стандартный, одинаковый для всех: «Что же делать? Приходится выживать, бойся не бойся, а зарабатывать как-то нужно».

– Скажите, а вы меня подобрали, потому что таксуете, или мм… хммм?

– Я по ночам бомблю, знаете ли, потому как днем пробки весь бензин съедают. Кстати, деньги я обычно вперед беру. С вас четыре сотни.

– Ндаа-а… Печальная ситуация, – задумчиво продолжал пассажир. – До чего мы докатились! Женщины по ночам бомбить выезжают! Можно еще вопрос задать?

– Спрашивайте, – пожала плечами.

– Как вас зовут?

Что за пустой разговор? Развернувшись к ней всем торсом, нагло буравит похотливым взглядом. Нет, пожалуй, удивленным и оценивающим. Ну за четыре-то сотни пусть буравит, жалко, что ли? Кстати, а где они, четыре сотни. Вроде не получила. Или все же взяла?

– Лена.

– Очень приятно, Лена! Знаете что, Лена, бросайте работу! Вы такая очаровательная! Я приглашаю вас отужинать в каком-нибудь ресторане на ваше усмотрение.

– Нет, спасибо. Я, знаете ли, не ем ночью, – ответила, не поворачивая головы.

– Это чувствуется. Надо же, такая женщина – и бомбит! У вас такое лицо, такое… Ой, смотрите! – беспокойно завертелся пассажир. – Ничего себе, бетономешалка «девятку» убрала! Во дает!

Действительно, рядом с метро, на площади, куда вливался поток авто с пяти широких, оживленных магистралей и где в темное время суток светофор был всегда отключен по непонятной причине, творилось необычное для такого позднего времени столпотворение из машин и людей. Мелькали проблесковые огни служебных мигалок, гаишники в оранжевых жилетах хлопотали возле измятой, похожей на плотно скомканный лист бумаги легковушки, перегородившей перекресток. Здесь же вертелись зеваки, побросавшие свои авто водители щелкали фотовспышками камер.

Лена аккуратно протиснула Лошадушку между неповоротливой, как танк, бетономешалкой и гаишным «фордом», охранявшим то, что осталось от «девятки», и, прибавив скорость, помчалась дальше, наблюдая боковым зрением, как рука пассажира начала судорожно шарить вдоль сиденья в поисках ремня безопасности.

– Когда-то гонял как ненормальный, – начал оправдываться, заметив ее усмешку. – По городу когда меньше сотни – нервничал, ругался грязно, чесался, все время казалось, еле тащусь.

Не найдя ремня, вцепился в дверную ручку и расслабленно откинулся на сиденье.