Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

То, насколько женщины были вовлечены в процесс строительства семейных и гендерных моделей, мы можем оценить по степени сохранности мужских архивов, которая требовала немалых усилий от их спутниц жизни. Кроме того, степень свободы выражения в мемуарных текстах вдов крайне ограниченна и касается лишь периферийной части нарратива («случаев»): в целом женщины принимают официальные дискурсивные правила (способствовать положительной репрезентации мужа и оправдывать его действия). Однако глубину чувств, степень неудовлетворенности и боли можно ощутить в тех случаях, когда речь заходит о потере супруга (и детей): спустя десятилетия вдовы не могут примириться с обстоятельствами смерти и либо воссоздают в текстах несбывшийся, но возможный вариант событий (как М. Васильева), либо ищут поддержки на том же культурном поле, откуда приходит ранивший их удар (А. Степанова). Важно, что отношения супругов не заканчиваются со смертью одного из них, но продолжаются далее, обнажая как уязвимость персональной памяти при официальном запросе, так и ее настойчивый возврат не только к эпическим свершениям, но и к боли, горю и верности.

Н. Л. Малаховская Переконструирование гендерной ориентации женщин в СССР 1920–1930-х годов

Поиски образа новой женщины в 1920-х годах были связаны с борьбой женских организаций за получение избирательных прав. При этом переход от угнетения женщин к попытке установления нового статуса якобы слабой или «прекрасной» половины человечества в странах так называемого Запада и в республиках Советской России проходил по двум различным и во многом даже противоположным моделям.

Для того чтобы выйти из прошлого и сбросить с себя все, что напоминало об угнетении, оказалось необходимым прежде всего изменить самих себя, свой облик. Надо было обезопасить себя от прежнего ярлыка существа женского (= слабого = прекрасного) пола и не допустить, чтобы этот ярлык могли вновь приклеить. Слабое ассоциировалось с «прекрасным», и наоборот, поэтому логично — чтобы перестать быть слабой (приобрести статус сильной), надо было отречься от всего, что в прежнюю эпоху считалось «прекрасным» и «отряхнуть его прах со своих ног» (и не только с ног, но прежде всего с лица и со всей своей внешности).

Вот как описывают это переконструирование на Западе (по материалам документального фильма «Двадцатые — женское десятилетие» на телевизионном канале ARTE, посвященном европейской культуре[1510]). Эпидемия испанского гриппа после Первой мировой войны привела к обесцениванию жизни: «либо я возьму от жизни все и прямо сейчас, либо никогда». В связи с этим возник новый тип женщины, на который огромное влияние оказывало кино: в фильмах искали образец для подражания. Женщин занимала не коллективная борьба за свои права, а следование образцу it-girl с его специфической гендерной ориентацией, заданному кинематографом, в частности фильмом «It» (1927), основой для которого послужила одноименная новелла писательницы Элинор Глин. Большую роль в создании нового образа женщины играла короткая стрижка — это был диктат моды, которого нельзя ослушаться[1511]. И — косметика. Роль последней была настолько велика, что афроамериканская предпринимательница Мадам Си Джей Уокер и ее дочь увеличили доходы от своей фирмы Madam C. J. Walker Manufacturing Company, выпускавшей косметику, с 17 млн долларов до 173 млн, как утверждают авторы фильма. На эти средства предпринимательницы стали поддерживать афроамериканских музыкантов и художников, что привело к расцвету афроамериканской культуры. При этом авторы документального фильма отмечают, что в период до Первой мировой войны косметикой в США пользовались только проститутки. Да и все поведение it-girl, чей образ воплотила на экране актриса Клара Боу, — женщины наглой, ведущей себя вызывающе и старающейся охмурить мужчину побогаче, — был близок к тому, что ранее считалось нормой поведения продажных женщин.

Сразу бросается в глаза, что косметика не входила в число тех аксессуаров, с помощью которых в Советском Союзе выстраивался образ «новой женщины». Более того — использование косметики активно и беспощадно высмеивалось. Зато совпадает с зарубежными тенденциями увеличившаяся важность такой формы искусства, как кинематограф: именно в кинофильмах создавались образцы для подражания (вспомним, как Ленин говорил, что кино «для нас» является важнейшим из всех искусств).

Если в странах Запада стали конструировать новые модели «прекрасного», которые не могли бы напрямую ассоциироваться со слабостью, т. е. уничтожались длинные волосы и на лицо приклеивалась (пририсовывалась) более агрессивная версия «красоты», то в СССР от того, что до революции 1917 года считалось неотъемлемой принадлежностью женского пола, решили отказаться полностью.