Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Кто видел Утреннюю, Белую
Средь расцветающих небес, —
Тот не забудет тайну смелую,
Обетование чудес.

Душа, душа, не бойся холода!

То холод утра, — близость дня.
Но утро живо, утро молодо,
И в нем — дыхание огня.

Душа моя, душа свободная!

Ты чище пролитой воды,
Ты — твердь зеленая, восходная,
Для светлой Утренней Звезды[236].

Второе стихотворение «Она», не случайно посвященное Блоку — певцу Вечной Женственности, описывает прямо противоположные свойства женского начала. Его холод возвещает близость дня, в котором скрыт огонь. Сама душа характеризуется как свободная и чистая, как основание «светлой утренней звезды». Отметим, что в обоих текстах женская душа оказывается той или иной частью природы, живой или неживой, змеей или «твердью зеленой».

Все эти положения поддерживались Гиппиус в стихах, написанных до 1908 года, т. е. до момента создания «Зверебога» и подступов к теоретическому осмыслению поэтессой гендерной проблематики.

Даже в своем высшем, божественном, смысле женское начало, согласно тем положениям, которые Гиппиус поддерживала на момент написания «Зверебога», не является началом самостоятельным и личностным, т. е. субъектным. Творческое воплощение вечно-женского начала в искусстве и религии в определенных женских образах становится темой более позднего стихотворения Гиппиус «Вечноженственное» (1924):

Каким мне коснуться словом
    Белых одежд Ее?
С каким озареньем новым
    Слить Ее бытие?
О, ведомы мне земные
    Все твои имена:
Сольвейг, Тереза, Мария…
    Все они — ты Одна.
Молюсь и люблю… Но мало
    Любви, молитв к тебе.
Твоим — твоей от начала
    Хочу пребыть в себе,
Чтоб сердце тебе отвечало —
    Сердце — в себе самом,
Чтоб Нежная узнавала
    Свой чистый образ в нем…
И будут пути иные,
    Иной любви пора.
Сольвейг, Тереза, Мария,
    Невеста-Мать-Сестра![237]

Невеста (Сольвейг), сестра (св. Тереза, монахиня) и мать (Мария, Богоматерь) — эти три образа воплощают Вечную Женственность как божественное начало, которое делает возможным осуществление конкретной женщины как личности; это три ее «земных имени».

В незавершенном эссе «Женщины и женское» (по мнению Р. Янгирова, оно было задумано во второй половине 1920-х[238]), сохранившемся в одной из тетрадей в архиве Гиппиус, поэтесса идет значительно дальше в теоретическом осмыслении гендерной проблематики: она напрямую связывает женскую природу с личностным бытием женщины, которое делает возможным ее понимание как самостоятельного творческого субъекта. В любом человеке вообще, будь он мужчина или женщина, воплощаются сразу два противоположных друг другу начала, мужское и женское, но в женщине

преобладает свет женского Начала, того, которое принято называть «Вечно-женственным». Из этого начала исходят три луча, относящихся к этим трем способам его бытия, по сущности нераздельных, хотя в своих проявлениях различных: женщина, верная хотя бы одному, верна, в сущности, всем трем; света она не теряет, т<о> е<сть> и не теряет своего существования[239].

Когда какая-либо женщина остается, несмотря на все превратности жизни, сестрой, невестой или матерью, тогда «свет потустороннего начала „Ж“ (здесь и далее курсив З. Гиппиус. — А. П.) в ней пребывает (и сохраняется „личность“, т<о> е<сть> в неповторимой мере — и гармонии — пребывание в каждом человеческом существе света обоих начал)»[240]. В противоположном же случае — в качестве только жены или любовницы — женщина перестает обладать своим собственным бытием, связанным с лучом вечной женственности, и живет только отраженным светом мужа или любовника: она «перестает и существовать как личность, т<ак> к<ак> нарушена ее гармония — ее начало М или тоже в ней исчезает, или извращается бесплодно»[241].

Об этом Гиппиус пишет уже в таком раннем по сравнению с обсуждаемым эссе стихотворении, как «Тварь» (1907), где женщина — лишь отсвет мужчины, его творение, но, стоит ему отвернуться от нее, как она падает во мглу небытия: