Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Но в целом в своих воспоминаниях Кшесинская предстает как труженица, талантливейшая танцовщица эпохи, внесшая вклад в русскую балетную школу, любимица публики, красавица, перед которой склонялись знатные и богатые мужчины, перфекционистка в творчестве и в быту. Она не касается вопроса гендерного равенства ни применительно к себе, ни к другим женщинам. Это, вероятно, связано с особенностями ее профессиональной деятельности, социальным положением, кругом общения. Прима-балерина если и сталкивалась с фактами ущемления прав по гендерному признаку, не акцентировала на них внимание в связи с тем, что была успешна в творчестве и счастлива в личной жизни.

Матильда Феликсовна в мемуарах дает оценку своему творчеству, в том числе цитируя восторженные отклики из газет на ее выступления: на прощание «балерине устроили овацию при выходе из театра, где ее экипаж забросали цветами»[354]; «Ее танец — это сама жизнь, наполненная огнем и радостью. От одного ее появления и улыбки на сцене становится светло»[355]; «Успех мадемуазель Кшесинской окончательно убедил меня в том, что она является лучшей русской балериной нашего времени»[356]. Кроме того, Кшесинская пишет:

Когда я выступала на сцене, я любила знать, что в зале среди публики находится человек, которому я нравлюсь. Это меня вдохновляло. Выходя на сцену, надо было уметь сделать вызов публике и дать ей понять, что я ради нее на сцене. Надо было жестом призвать ее к себе, приковать ее внимание и увлечь за собою. ‹…› от этого момента зависел успех спектакля[357].

Желание нравиться людям как своим творчеством, так и внешним видом и образом жизни, быть центром притяжения, внимания, объектом восхищения и комплиментов со стороны окружающих было характерно для балерины не только на сцене, но и в повседневной жизни.

В мемуарах Кшесинской ее «женскость» проявлена практически во всех сюжетах. Она с нескрываемым удовольствием рассказывает о том, о чем вряд ли стал бы писать мужчина. Так, предметами ее гордости была кухня («часто после обеда я приглашала гостей полюбоваться ею») и гардеробные комнаты: «Одна из них находилась наверху, и там в дубовых шкафах висели мои платья. Другая располагалась внизу и предназначалась для моих театральных костюмов и всего, что к ним прилагалось: балетных туфелек, париков, головных уборов и т. д.»[358]. Однако, несмотря на ультрафемининный стиль, основу мемуаров балерины составляет рассказ о ее профессиональной деятельности, хоть и переплетенный с повествованием о романах и любовных победах. Отвлекаясь на милые мелочи — описания туалетов, подарков и цветов от почитателей, — она четко определяет свой вклад в искусство балета, свой путь к успеху и рисует театральную жизнь своей эпохи. Именно это, а не частная жизнь обеспеченной женщины, дает ей основание благодаря таланту и трудолюбию рассчитывать на память потомков и право на место в истории мирового балета.

Гендерный вопрос в разных контекстах затрагивается в мемуарах Остроумовой-Лебедевой, Тенишевой и Покровской. Художница Анна Петровна Остроумова-Лебедева (1871–1955) в «Автобиографических записках» только дважды касается этой проблематики. Сначала она рассказывает о том, что в 1892 году женщин, учившихся в Академии художеств в Санкт-Петербурге, можно было пересчитать по пальцам: «Женщин поступило немного: всего второй год, как их разрешили принимать в Академию. Если не ошибаюсь, нас было восемь человек…»[359] Это звучит скорее как данность, а не как некое достижение и гордость, что она была среди первых. Мемуаристка также рассказала: