Женщина на фоне…

Опять припомним Александра Сергеевича, описавшего в сказке про царя Гвидона аналогичную ситуацию:

В бочку с сыном посадили,

Засмолили, покатили

И пустили в Окиян…

Тучка по небу идет,

Бочка по морю плывет…

И растет ребенок там

Не по дням, а по часам.

Наконец, злополучную бочку волны прибивают к берегу, и наши герои оказываются в царстве некоего Полидекта. Полидект принимает спасенных мореплавателей со всем радушием. А увидев красивую незнакомку, млеет от восторга и восхищения. И, конечно же, страстно влюбляется в незнакомку. Надо думать, что и Даная готова была ответить своему спасителю взаимной симпатией. Но, увы, на пути счастию наших героев становится сынок Данаи Персей. Вероятно, за время странствий по морю-окияну он так привязался к мамке, что не захотел делить ее ни с кем. Можно сказать, это был своего рода пресловутый “эдипов комплекс”, который откроет две тысячи лет спустя Зигмунд Фрейд. И безмерно любившая выстраданного своего единственного сына Даная безропотно подчинилась его воле.

Ситуация, которая и в наши дни случается не так уж редко. Как верно заметил по этому поводу А. Доде, «муж не всегда находит педаль, приводящую в действие клавиатуру женской души, любовник порой тоже терпит неудачу, сын же никогда. В скорбной повести без любви, так часто являющейся уделом женщины, сын – всегда герой, ему отводится первая, главная роль». Можно сказать, что в данном случае не боги, а именно Персей выступил в роли злого рока, разрушившего личное счастье матери.

Пытаясь, как сказали бы нынче, «разрулить ситуацию», Полидект отправляет юношу подальше, поручив ему провести весьма рискованную операцию. Возможно, он втайне надеялся, что Персей с порученным делом не справится. Но тот, выполнив задание, благополучно возвращается и с помощью отрубленной им головы Медузы Горгоны (он пользовался ею направо и налево, как инженер Гарин своим гиперболоидом), чей жуткий взор он направляет на Полидекта, превращает того в камень… Такая вот грустная история о том, как умная, добрая и красивая женщина осталась одна. Сначала благодаря своему папаше, потом – своему эгоистичному сыночку.

А вот кто стал жертвой в самом прямом смысле этого слова – так это знаменитая Ифигения. Ей тоже не повезло с папашей. Папой ее был Агамемнон. Тот самый, что возглавлял осаду несчастной Трои. Когда-то в молодости этот персонаж браконьерил в священной роще, принадлежавшей богине охоты Артемиде. И подстрелил там на ужин красивую лань. Но это еще полбеды. Главное, что при этом наш горе-охотник не удержался и хвастливо воскликнул: “Такому выстрелу могла бы позавидовать сама Артемида!” Вторжение наглеца в свои владения Артемида, может быть, еще кое-как стерпела, но эта его наглая похвальба переполнила чашу ее терпения. Богиня заявила во всеуслышание, что это дело она так просто не оставит. Перетрухнувший Агамемнон, дабы не обострять отношений с Артемидой, тут же дал обет принести в жертву богине первый плод урожая. И даже, наверное, потом чего-нибудь из овощей на жертвенный алтарь в тот день положил. С той поры минуло лет шестнадцать. Агамемнон уже успел окончательно позабыть историю с ланью, с Артемидой и своим обетом. Но когда руководимый им флот, который должен был транспортировать его героических воинов на осаду Трои, не сдвинулся с места, потому как все паруса повисли, как половые тряпки, Агамемнон смекнул, чьих это рук дело. Поразмыслив как следует, он припомнил, что «первым плодом» в тот роковой год стала появившаяся на свет в тот самый день, пока он шастал в заповеднике Артемиды, его дочь Ифегения. Долго не раздумывая, этот вояка велел тотчас приволочь несчастную к жертвеннику. (Опять же заметим: оригинальные все же были нравы в Древней Греции). Чтобы усыпить бдительность дочуры, коварный папаша придумал легенду, что он, якобы, прежде чем отправиться на войну, хотел бы повести ее под венец с красавцем и героем Ахиллесом. Покорную отцовской воле Ифигению, как положено, стали обряжать в новые наряды. Ее, правда, несколько удивил и смутил цвет свадебного одеяния – вроде бы и белого, но с сильным шафрановым отливом. Это сегодня такой наряд был бы писком моды. А в те времена подобный цвет символизировал смерть, поскольку считалось, что именно такой колер имеют одежды, которые носят мертвые в подземном царстве Аид. Ифигения подивилась фантазии своего папы, но, покорившись его воле, пришла в назначенное место. Ее тут же быстренько уложили на жертвенный алтарь, и Агамемнон собственноручно перерезал ей горло, как какой-нибудь овце.