Женщина на грани...

— Знаешь? Откуда ты знаешь? Ты умеешь предсказывать чудо? Я сам не понимаю, что со мной происходит. Ты совершенно выбила меня из колеи. Ты такая нежная и такая красивая… Я просто голову теряю, я схожу от тебя с ума.

— Мужчина, в мире столько всего, от чего можно сойти с ума. И это не всегда женщины. Не надо опережать события, не забегай вперед. К чему все эти красивые слова! Все, что сейчас происходит между нами, навсегда останется здесь, в Париже. И в нашей памяти. Как красивые французские воспоминания. И ничего больше.

— Это ты так думаешь. Ясно как день, что Парижем это все не кончится. Помяни мое слово.

— Филипп, прошу тебя, давай будем реалистами. Ты в Амстердаме, я в Мадриде. Мы уже целый год работаем в одном проекте, а увиделись в первый раз только сейчас. И главное — ты женат. Так что спустись с небес на землю, пожалуйста. У тебя своя жизнь, у меня своя. Мы с тобой пересеклись ненадолго, притормозили, как пара машин, на красный свет, и, как только загорится зеленый, каждый из нас поедет своей дорогой.

— Я люблю тебя, неужели ты не поняла? Я влюблен в тебя со страшной-страшной силой. Я не хочу, чтобы это кончалось. Ты лучшее, что со мной произошло за последние много-много лет. Только не говори мне, что ты ничего не чувствуешь!

— Не скажу. И у меня к тебе чувство. Но есть вещи, которые невозможны, и я это понимаю. Отношения «через расстоянья»… не знаю, это не по мне. Мне страшно. Я не уверена, что у нас… что у меня получится.

— Говори что хочешь. Я точно знаю, что мы будем звонить друг другу каждый день, и я приеду в Мадрид, как только смогу. Лучше расскажи мне, чем мы с тобой займемся в Мадриде. Куда ты меня поведешь? — Он снова взял мою руку и начал целовать пальчик за пальчиком с такой любовью, что я таяла как масло.

— Давай прикинем. На гостиницу пусть тратится компания — это так, чтобы было куда вещи кинуть. А потом… Я запру тебя у себя в спальне, как в тюрьме, и прикую наручниками к кровати. И буду с утра до вечера и с вечера до утра кормить тебя: на закуску у нас будет любовь, на первое любовь, на горячее любовь, на десерт любовь. И салатик любви, и супчик любви, и тортик любви. Мы будем запивать все это вином любви в неимоверных количествах. Ну и иногда, так, для разнообразия, чтобы развеяться и передохнуть, займемся любовью!

— Какую сладкую, завидную смерть ты мне приготовила! Гетера моя, фея моих снов. А что еще?

— Кроме шуток, ты знаешь, что в Испании был такой король, который действительно умер от того, что слишком долго занимался сексом? Ладно-ладно, так и быть. Перед смертью я покажу тебе Мадрид. Он не менее красивый, чем Париж. Вот только у нас нет такой большой реки, как Сена.

— А как же коррида и фламенко?!

— Нет, мужчина, со мной никакого боя быков! Я испытываю отвращение к подобного рода зрелищам. Убийство животных. Бессмысленная бойня. Только души человеческие калечат. Мне никогда не понять эту человеческую жестокость: бегать за беззащитной коровой, чтобы убить ее. Садизм. А вот на фламенко мы с тобой обязательно сходим. Только на настоящее, на такое, на какое ходят смотреть только сами испанцы. Ни один турист туда даже носа не сунет. Мы пойдем туда, куда не ступала нога проходимца! В «Ла Солеа», в «Касса Патас», и ты увидишь, что такое настоящая страсть по-испански.

— Ну, для этого мне не надо так далеко ехать. Настоящая испанская страсть сидит сейчас напротив меня и попивает со мной кальвадос. Я никогда еще так не влюблялся. Правда. Не знаю, что ты со мной сделала, но я околдован, как в сказке. Я люблю, люблю, люблю тебя, — повторял Филипп, покрывая поцелуями мое лицо и волосы.

Мы заплатили по счету и снова вышли на улицу. В гостиницу возвращаться не хотелось совершенно. Нотрдамский собор гордо вздымал свой прямой силуэт в лучах искусственного света, наблюдая за нами с высоты своего многовекового благоразумия. Мы шли, обнявшись, неспешно, сами не зная куда, куда глаза глядят. Жар его тела проникал в меня все сильнее, смешиваясь с внутренним огнем, который разожгло во мне вино. Филипп прижимал меня к себе с такой силой, как будто боялся потерять где-нибудь по дороге…

Последний день ярмарки оказался, как всегда, самым трудным. Все были вымотанные, с измученными лицами и кругами под глазами. Повсюду валялись недокуренные сигареты и пластиковые стаканчики с недопитым шампанским. Мы все чаще и нетерпеливее поглядывали на часы. Единственным человеком в команде, которого усталость словно не коснулась вообще, была Алина. Она была нетронутой. Она выглядела так же безупречно, как и в день открытия выставки. Оскар окончательно влип, совсем потерял голову. Все остальные настолько устали, что у них не было сил даже пошутить на эту тему. Филипп стал задумчив и работал с отсутствующим видом. Изредка он бросал на меня взгляд, полный такой печали и нежности, что у меня сердце рвалось на куски. Мы целовались урывками, словно воруя эти поцелуи у ярмарки, у Парижа, у самой вечности.

4