Женщина на заданную тему

Вдруг почувствовал, что задыхается. Воздуха не было, как однажды в детстве, когда смеялись и боролись с мальчишками и кто-то, случайно навалившись грудью, зажал ему рот. Помнил до сих пор, как отчаянно пытался вздохнуть, судорожно сжимались мышцы живота, но грудь была пуста, безысходно пуста. И тогда он понял, что сейчас умрет…

Он сам точно не знал, что хочет найти, но что-то важное, спасительное. Ящик с вещами матери стоял в кладовке, в самом углу. При переезде думал разобрать, выбросить ненужное, но так и не решился открыть. Собственно, там все было ненужное. Темно-синие с золотыми цветами чашки, хрустальная конфетница на ножках, тяжелые темные ложки. Орна сразу отказалась – чашки не подходят для микроволновки, ложки требуют ухода и чистки. Под чашками лежала мягкая шаль с цветами и длинными кистями, вполне красивая, почему так раздражала его раньше? Тут же вспомнил клетчатую юбку, московский отель, тапочки с помпонами, – вот кому бы понравилась! Представил Рахель, закутанную в эту шаль, с ногами на низкой тахте, с тетрадкой в руках… Тетрадка! Вот что он ищет. Быстро отложил пожелтевшую вышитую скатерть, кажется, еще бабушкину, какие-то льняные салфетки, перчатки из красной шерсти с серыми полосками, альбом фотографий. Тетрадь лежала на дне, даже помнил, как засунул ее тогда, в странно пустой материнской квартире с еще завешенным зеркалом, торопливо засунул, так и не решившись заглянуть.

Мать когда-то переписала в эту тетрадь любимые стихи, в России их еще не было в продаже, – ни Цветаевой, ни других. Он потихоньку заглядывал, пытался понять, волновался и злился.

Люби меня, припоминай и плачь!
Все плачущие не равны ль пред Богом? —

что-то останавливалось внутри, хотя еще не пришло время потерь, —

Мне снится, что меня ведет палач
По голубым предутренним дорогам[23]

.

Сразу раздражался, – почему палач? Почему дороги голубые? Дороги должны быть серыми от тумана.

Невозможно было спросить, ненавидел ее снисходительную грустную улыбку, вздохи, весь этот женский вздор. Но сейчас начал листать лихорадочно.

Как правая и левая рука
Твоя душа моей душе близка… —

оказывается, можно сказать такими простыми словами! —

Не успокоюсь, пока не увижу,
Не успокоюсь, пока не услышу[24]

.

Переписать и послать? Три часа прокопаешься! Почти не помнил, как писать на русском, и Орна начнет спрашивать. Вот идиот! Нужно посмотреть автора и найти в интернете!

Листы были тонкие, чернила побледнели, но слова хорошо разбирались. Хотел сунуть в сумку, но что-то еще мешало под обложкой. Развернул медленно, почему-то все больше волнуясь, и вытащил письмо в пожелтевшем конверте. Их старый адрес, выведенный старательным детским почерком по-английски, а обратный написан по-русски, уже без всякого старания. С трудом стал разбирать: Москва, Сиреневый бульвар, дом 14, кв. 2, И. Г. Розенфельд.

Не может быть! Поспешно развернул письмо, все тот же неразборчивый почерк на старом листке, стал читать, путаясь и перепрыгивая строчки:

«Мои дорогие… после вашего отъезда жизнь совсем опустела… часто спрашивают и передают привет… все тот же холод и грязь… новая ветка метро… много интересных выставок… помнит ли мой ненаглядный Яшенька… горжусь и мечтаю о встрече! Всегда ваша Инна».

Конечно! Тетя Инна, старшая сестра отца, как он мог забыть! Деда звали Генрихом, значит, она – Инна Генриховна, И. Г. Розенфельд. Все просто!

Про деда знал совсем мало, – еврей-мечтатель из польско-немецкого местечка приехал строить революцию в Россию, в числе первых загремел в сталинские лагеря, отец его почти не помнил. Впрочем, он сам с отцом уже полгода не разговаривал, – раздражали восторги немецкой аккуратностью и погодой, старческая самодовольность. Да еще жена отца рвалась принять участие в разговоре, ахала, приглашала в гости. Интересно, поддерживает ли он связь с сестрой?

Перечитал письмо, спотыкаясь на фамилиях и названиях. «Ненаглядный Яшенька» – с ума сойти! Тысячу лет не вспоминал своего детского имени, тут же всплыли в памяти походы на елку, большие шоколадные конфеты с картинками, «подарки» в ярких картонных коробках. Тетя Инна специально брала отпуск на его зимние каникулы, приезжала с утра в тяжелой, сладко пахнущей шубе, еще от дверей махала огромным красивым билетом с Дедом Морозом. Кажется, у нее никогда не было своей семьи, – или он просто не знал?

ЗИМА В ЭТОМ ГОДУ