Женщина на заданную тему

Он страшно волновался, точно глупый восьмиклассник. Приехал почти за час, купил розу, нелепо дорогую, но очень красивую и свежую на длинном-длинном стебле. Сразу увидел в толпе выходящих пассажиров знакомую темную голову, она постриглась еще короче и от этого казалась еще моложе. Знакомый чемоданчик висел на длинном ремне через плечо, короткая шубка ей удивительно шла, подбородок прятался в пушистом воротнике. Совсем девчонка! Она его не замечала, спокойно стояла в стороне, почти не оглядываясь. Потом все-таки замахала рукой, заспешила.

Накануне с трудом нашел теткин дом, где-то на серой окраине, от метро еще трясся несколько остановок в гулком холодном троллейбусе. Непонятно, какой шутник назвал этот тоскливый район Сиреневым бульваром. Тетка долго беспомощно плакала, обнимала сухими дрожащими руками. Потом засуетилась, стала доставать разноцветные кастрюльки с облезлыми цветочками. Стол накрыла в комнате, долго разглаживала руками твердую, будто фарфоровую, скатерть. Забыто пахло ватрушками и еще чем-то сладким и древним. Не удивился, увидев знакомые синие чашки, такие же, с золотыми цветами. Во всем было сочетание бедности и достоинства, какое можно найти только у старушек: прекрасное резное блюдо в покосившемся шкафчике, тщательно вымытый скрипучий паркет, ковер над просевшей тахтой. В ванной притулилась стиральная машина с ржавым боком, аккуратно прикрытая вышитым полотенцем. Стало стыдно за свои нелепые подарки, все эти синтетические салфетки и коробочки с орехами, бездумно купленные Орной.

Тетка жадно расспрашивала о детях и жене, сокрушалась, что нет фотографий. Мог бы, конечно, подумать заранее. Она тихо огорчилась, услышав про номер в отеле, но, кажется, и обрадовалась. Наверное, не знала, как следует кормить и занимать иностранного племянника.

Отель заказал в том же районе, – высокие нескладные строения, оставшиеся от когда-то проходившей в Москве олимпиады. Но номера были относительно дешевы, метро рядом, и прямо за окнами виднелся огромный парк, похожий на лес…

Было прекрасно и странно поселиться с ней в одной комнате, с утра гуляли в парке, бродили по еле заметным дорожкам, разглядывали старую церковь. Возвращались продрогшие, раздевались и вешали одежду в шкаф, словно пожилые супруги. Потом долго лежали, обнявшись. Он все целовал ее, бесконечно целовал, все никак не мог оторваться от этого тепла и нежности. Потом все-таки выбирались в город, обедали в каком-нибудь ресторанчике, долго сидели за остывающим кофе. Хотелось рассказать ей всю жизнь, про университет, женитьбу, ссоры с родителями. Она слушала очень внимательно, держа его руку обеими ладонями, голова кружилась от этой тихой ласки, и непонятно было, куда и зачем спешить и возвращаться.

Они уже сто раз все обсудили, – не было никакого выхода, по крайней мере, на ближайшие годы, пока не подрастут дети. И все равно он не выживет в России, не вынесет этого двойного предательства.

Она все понимала, она удивительно все понимала. И он понимал, что ей никак не перебраться в Израиль, – страшно везти сына, рожденного от мусульманина, невозможно бросить мать и бабушку…

* * *

Он встречал меня на вокзале. Красивый, не по погоде одетый иностранец с розой в опущенной руке. Почему-то не хотелось спешить.

– Яшенька, – позвала я шепотом, – Яшенька, родненький, ты настоящий?

Да, он был настоящим. Настоящие теплые смеющиеся глаза, настоящая чудесно колючая щека на моей щеке, настоящая рука, крепко сжавшая мою ладонь.

Твои руки черны от загару,
Твои ногти светлее стекла…[28]

И тетя оказалась настоящей, – маленькая старушка в джинсах и длинном толстом свитере. Вот бы рассказать боссу, пусть не издевается!

Каждый вечер мы ходим к ней в гости, в старую пятиэтажку на окраине Москвы. Едем остановку на метро, потом долго идем пешком по серому бульвару, – не хочется залезать в скрипучий троллейбус. По дороге выбираем подарки – огромные желтые груши, французский сыр с зелеными разводами, пирожные в плетеной корзинке.

Тетя радостно всплескивает руками, подает на стол чудесные тонкие чашки, серебряные ложки, настоящие крахмальные салфетки с ручной вышивкой. Она ничего не спрашивает, только постоянно шутит, вспоминает семейные истории и детские проделки «ненаглядного Яшеньки».

– Представляете, деточка, – говорит она, смеясь, – этот иностранец привез мне шаль! Он думает, что у меня за жизнь не накопилось пары десятков шалей и платков. Ну-ка, примерьте! Видите, вам замечательно походит!

Шаль мягкая и уютная, с длинными кистями. Почти такая же есть у моей мамы. И у бабушки тоже. Кажется, одно время была мода на эти платки, но их уже давно никто не носит.

– Оставьте себе, – говорит тетя, – это шаль его матери. Я сама когда-то ей подарила. Подумать только, как легко вещи переживают нас самих! – И она опять смеется, только темные в глубоких морщинах глаза смотрят на меня внимательно и грустно.

Я знаю, что этого не может быть. Не может быть такого родного и единственного человека. Но он – точно такой, абсолютно такой!