Женщина ниоткуда

А потом наступило время переезда. И это тоже не застало меня врасплох. Месье и мадам Баду кричали друг на друга все громче и громче, и, когда я слушала у них под дверью, до меня доносились обрывки фраз, из которых все становилось ясно: «конец, нам не выбраться», «когда ты все это затевал, ты обо мне подумал?», «сволочь, гад, идиот, ты все потерял, все испортил, ты только о себе и думал, а моя дочка, что с ней будет? А со мной?» Я слушала, сердце у меня колотилось, но нельзя сказать, что меня это так уж волновало. В глубине души я даже испытывала удовольствие. Как будто трогаешь больной зуб или ковыряешь рану, чтобы стало еще больнее. Ведь для этой семьи я ничего не значила, меня предали. Что ж, будем считать очки: один удар здесь, другой там, и вот соперник – ха-ха-ха – уже нетвердо держится на ногах и скоро упадет. Месье Баду и она, Шеназ, со своей хорошенькой мордашкой, оба свалятся. Биби явно о чем-то догадывалась. Теперь она жалась ко мне, как испуганный щенок. В конце концов я ей сказала: «Все, пропали Баду!» По возрасту она уже вполне могла понять. Но она тоже витала в облаках и считала, что с ней не может случиться ничего плохого, она вечно будет жить в своей розовой комнате, у нее навсегда сохранятся наволочки с изображением Бемби и дурацкие куклы, и всякий раз, когда фея уносит молочный зуб (в сказках его уносит мышка, но мышей Женаз страшно боялась), по-прежнему будет появляться конвертик с деньгами. Я уже некоторое время спала прямо на ковре – для тренировки.

Надо было сделать опись того, что у нас оставалось. Дорогие машины исчезли уже давно, сохранился только заржавленный фургончик. Дом был забит вещами из магазинов и со склада. Коробки с обувью, дамские сумки, отрезы тканей, бутылки спиртного, флаконы одеколона, косметички, пачки печенья «Мария», наборы кусков мыла, два или три фарфоровых сервиза, даже ненадутые футбольные мячи, сложенные уголком. Все барахло, которое не забрали судебные исполнители или которое месье Баду сумел спасти от конфискации в иллюзорной надежде начать где-то еще новую жизнь. Было что-то комичное в существовании среди всего этого хлама, по дороге в туалет приходилось перешагивать через пакеты и коробки. Как будто живешь на пляже, заваленном обломками кораблекрушения. Это немного смягчало трагичность положения.

Неделями мы с Биби играли в продавщиц. Приходили люди, жившие поблизости, и даже кредиторы. Месье Баду назначил продавщицей меня. Я торговалась с покупателями, старалась не уступать, весь день хранила деньги – ганские седи, франки Африканского финансового сообщества и даже пачки долларов, перетянутые резинкой. Я их прятала в постели Биби, каждый вечер мы их считали и торжественно передавали месье Баду, как настоящие продавщицы или казначеи. Странным образом, после того как мы разорились, в семье стало гораздо спокойнее. Из комнаты родителей больше не доносилось ни криков, ни плача. Я спала под москитной сеткой в постели Биби рядом с ней, как в старые времена, когда она была маленькая и боялась темноты.

А потом нам срочно пришлось уехать.

Я хорошо помню это лето, каждый день после обеда шел дождь. Я поняла, что отъезд приближается, когда в дом зачастили гости: знакомые Баду, дальние родственники, тетя Альма, миссионерка из Камеруна, кузены из Франции – словом, разные люди, которых мы никогда раньше не видели. И все брали что-нибудь на память, даже судебный исполнитель, производивший инвентаризацию, унес серебряные чайные ложечки Шеназ. Школа была закрыта, мы с Биби путались под ногами у родителей, следили за ними, хватались за мебель, за разные предметы, чтобы их не уносили. Биби спасла своих кукол с фарфоровыми личиками, принадлежавших еще ее бабушке, а я забрала себе шахматы, хотя и не умела играть, но уж очень мне понравились кони черного дерева и инкрустированная доска. Я засунула ее под кровать Биби, чтобы мадам Баду не нашла и не отобрала.

В это время до нас стали доходить слухи про Кот-д’Ивуар: война, повстанцы, Гбагбо[29] в тюрьме, христиане против мусульман. Говорили, что иностранцев эвакуируют оттуда в другие страны – в Буркина-Фасо, Гвинею и даже в Марокко, французские лицеи принимали иностранных детей[30]. Я думала, что и нам в конце концов придется собрать чемоданы и бежать. Как воры или нищие. Все эти африканские страны были не для нас. Разве там принимают нищих?

Перед каникулами мы говорили обо всем этом в школе. Девочки – Венди, Лизбет, Франсуаза Желен, Мирей Форестер, Сесиль, близняшки Одри и Аликс Перль, Зухра Венже, Дина, Айша Бен-Касем, Мелани Шан Там-Шан и ребята из международного лицея – Рамон, Симон д’Авренкур и Жаки, метис с красивыми светлыми глазами. Мы обещали друг другу, что бы ни случилось, встретиться в будущем, обещали переписываться, хотя знали, что это неправда и что, скорее всего, мы больше никогда не увидимся.