Женщина, потерявшая себя

Конни остановилась, медленно повернула голову и посмотрела на мать. Они некоторое время молча глядели друг на друга. Потом мать вздохнула, подошла к креслу и села.

— Поди сюда, Конни, — сказала она.

Конни подошла и остановилась рядом. Мать полулежала в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв ладонью лоб, словно стараясь удержать свои мысли. Конни ждала, и в этот момент тишину прорезал страшный рев. Оглянувшись, она увидела, как солдат бросился прочь от ворот, а движение на улице разом замерло. Затем последовала короткая пауза, и снова в тишине раздался страшный рев.

Мать выпрямилась в кресле, и лицо ее опять приняло насмешливое выражение.

— Бомбежка, — сказала она. — Я же говорила: Биликен приносит несчастье, — и, с улыбкой поглядев на Конни, добавила: — Надо опять уползать в щель.

Биликен всю войну жил в стенной нише в саду за домом. Та часть сада стала для Конни убежищем. Она тайком притащила туда маленький столик и пару стульев, и там, под акациями, они с Биликеном вместе полдничали каждый день. Сначала она предлагала ему горячий шоколад, пока в доме был шоколад, потом кофе, а когда не стало и кофе — ячменный суррогат, единственный напиток, который тогда можно было достать. Теперь ужас бродил по улицам не только ночью, но и днем, однако в своем тайном укрытии под акациями Биликен по-прежнему заправлял карнавалом, улыбался и каждый день ждал новостей. Конни была очень счастлива снова обрести друга, с которым можно быть вместе, которому можно пересказывать слухи о том, что ровно через девять дней после такого-то числа (число переносилось из месяца в месяц) с триумфом вернутся американцы на целой туче самолетов и на караване судов длиной в милю. Но от солнца и от дождя краски Биликена поблекли, под слоем пыли божок посерел, земля, нанесенная ветром в нишу, высилась у скрещенных ног холмиком, на котором скоро зазеленело несколько чахлых растений, потом выросли папоротники, потом холмик покрылся ковром сорняков, а затем лоза дикого винограда медленно вскарабкалась вверх по краю ниши, разрослась в стороны и скоро густо оплела всю стену вокруг Биликена — а американцы не приходили. Потом лоза зачахла и умерла, листья опали, сплетение мертвых стеблей почернело, высохло и стало ломким, ветер раскачивал и разрушал его, осыпая сучками и веточками детский столик, гнивший среди сорной травы, поломанные стулья на пожелтевших газетах и самое Конни, вытянувшуюся и похудевшую, — ей было уже четырнадцать лет, когда однажды она прибежала под акации с чашкой рисового отвара и вареной сладкой картофелиной, чтобы сообщить Биликену, что она эвакуируется.

Шел последний год войны.

В день отъезда Конни уединилась у себя в комнате попрощаться с вещами. С собой она брала только небольшую сумку, но все полки в шкафу опустели — одежда кучей лежала на полу. Ее надо было увязать в узлы и спрятать в бомбоубежище. Разбирая старые платья, она наткнулась на сломанную куклу: бедная Минни пряталась в тряпье все эти годы. Конни легла на груду одежды и прижала Минни к себе.

— Вот видишь, я так и не выкинула тебя, Минни. Я сдержала слово.

Она услышала, что снизу ее зовет мать, села и принялась лихорадочно соображать. Потом она вскочила, выбежала из комнаты и черным ходом спустилась в сад.

Биликен ждал ее в своей нише.

— Биликен, это Минни. Помнишь? Я тебе про нее рассказывала. Пожалуйста, позаботься о ней, пока меня не будет, ладно?

И она положила куклу ему на колени.

Бедный Биликен к этому времени уже совсем почернел, но улыбался он, как всегда, весело. Какие бы заботы ни одолевали Конни, он всегда умел ее успокоить. И сейчас она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— До свидания, Биликен. Ты был настоящим другом.

У дома стояла машина. Мама ждала Конни на веранде, а двоюродные братья и сестры уже сидели в машине.

— Где ты пропадала, Конни?

— Я была в саду.

— А мы тут все ждем тебя и волнуемся.

— Прости, мама. Я нарвала цветов для гостиной.

В затененном конце веранды дамы с оголенными спинами оторвали глаза от столов, за которыми они всю войну играли в маджонг, и посмотрели на нее.

— Ну, ладно, девочка, садись в машину.

— До свидания, мама. Как жаль, что ты не едешь с нами!

— Я должна дождаться отца.

Отца забрали японцы.

— Что ж, до свидания, Конни. Береги себя, ладно?

Они обнялись и прижались щекой друг к другу.

— Ах, Конни, я ведь собиралась поговорить с тобой до твоего отъезда…

Через плечо матери Конни видела, что дамы за столиками внимательно наблюдают за ними. Она быстро поцеловала мать и слегка оттолкнула ее.

— До свидания, мама, — еще раз сказала она и сбежала по ступенькам к машине.