Женщина с Андроса

Симон не был обескуражен. Он вздохнул и, подняв голову, увидел жреца Эскулапа и Аполлона, по-прежнему отмеряющего круг за кругом — на беговой дорожке. Ему вспомнилось, как несколько месяцев назад они с Состратой взяли с собой в храм сестру Памфилия. Два дня и две ночи она мучалась от боли в ухе, и хоть и знали они, что жрец нередко раздражается, когда его беспокоят из-за мелких недугов, все же отважились отвести к нему дочь. Обычно он принимал больных сразу после восхода солнца, и, оказавшись там в этот час, Симон с женой обнаружили в храме целую толпу: инвалиды, которых принесли сюда на носилках, люди, страдающие от опухолей, продолжительной слабости, рези в глазах, одержимые… Симона с Состратой болезни миновали. Они видели в них, как и в бедности, как и в нечистоте, проявление недостатка гражданственности и потому, обнаружив такое количество недужных, едва не вернулись домой, настолько велико было отвращение. Жрец требовал, чтобы близкие, приводящие к нему больных, пока он беседует с ними, отходили подальше, так что и Симон с Состратой неохотно двинулись прочь по ближайшей аллее. Кажется, Арго не разделяла отношения родителей к болезням — еще не дойдя до храма (прикрывая уши ладонями), она погрузилась в благоговейное молчание, а когда подошла ее очередь, поведала свою недолгую историю голосом, сдавленным от волнения. Жрец бережно прикоснулся к ее уху, произнес слова заклинания. Затем закапал в уши немного масла и пристально вгляделся в ее смущенное лицо. И пока смотрел, губы его начали постепенно изгибаться в улыбке, и девушка тоже улыбнулась в ответ.

Подлинное воздействие на человека оказывают не единичный порыв красноречия и не удачно подобранные слова, но умение собрать воедино глубинные мысли, сосредоточенные в глазах другого. И есть нечто более важное, чем просто исцеление болезни, — это готовность принять ее и разделить с больным.

Боль в ушах сразу не прошла, но Арго сказала родителям, что прошла, ибо ничего другого они бы просто не поняли; и всю ночь она, не жалуясь, пролежала, прижимая к ушам пакетики с лавровыми листьями, которые дал ей жрец, и повторяя в уме разговор с ним, вспоминая его взгляд.

Больше таких бесед у девушки с ним не было, но, когда они случайно встретились на дороге, сердце ее затрепетало. Арго робко поприветствовала его, веки ее задрожали, исподтишка она бросила на него быстрый взгляд, который он вернул со слабым подобием улыбки. Ее родителям эта внезапно возникшая внутренняя связь показалась забавной — жрец выявил в характере дочери свойства, о существовании которых они и не подозревали, а между тем им суждено было проявлять себя на протяжении всей ее жизни. С тех пор у Арго даже осанка изменилась, она выпрямилась.

Однажды к ним зашел поужинать кузен, живущий на другой стороне острова. За столом он отпустил колкое замечание в адрес жреца, в том смысле, что тот способен исцелять только старух, вообразивших себя больными. У Арго потемнели глаза, упрямо сжались губы. Она порывисто встала из-за стола, и с тех пор бедный дурачок слова от нее не услышал, так и не поняв, чем провинился. Все это и вспомнилось Симону, когда он увидел жреца.

«Такие люди, — подумал он, — знают о жизни какую-то тайну. Так почему бы не сказать о ней открыто, вместо того, чтобы облекать ее во всякие ритуальные заклинания? Им ведомо нечто такое, что удерживает их от шатания из стороны в сторону, как это свойственно всем нам. А ведь если подумать. — Симон оттопырил нижнюю губу. — Что я здесь делаю, если не просто валяю дурака? Топчусь на месте, рассуждаю о вещах, в которых сам не разбираюсь. — Он остановил долгий взгляд на спящем сыне. — Памфилий тоже знает часть этой тайны. Как и та женщина с Алидроса. Хрем прав, хоть в его устах это и звучит укором: в Памфилии есть что-то от жреца, что-то такое, что жаждет пробиться наружу. Ладно, лучше встать да уйти, пока что-нибудь еще не сказал».

Симон поднялся и с легким ощущением вины покинул палестру.