Женщина с большой буквы Ж

– То есть?

– Любить – это глагол. Заботься о нем, говори нежности…

– Я не могу любить по приказу!

Мы переходим к моим бедкам. Я рассказываю сначала о Поле, который хочет со мной дружить, потом о Зэке.

– Он мне каждый раз говорит одно и то же: «Как хорошо, что ты вернулась!» Не знаешь, что и делать: то ли орать «Дурак!», то ли действительно сбежать.

– Как у него дела с фильмом?

– Неизвестно. Пока устроился официантом в ресторан. Хочет деньги за Гавайи отдать.

Мелиска советует то же, что и всегда:

– Да брось ты его к едрене фене! На кой черт он тебе сдался?

– Не могу.

Мы умолкаем. Посасываем мартини и думаем о своем.

В последнее время у меня тоже возникает ощущение, что Зэк меня бесит.

Вчера описывала ему свою школу: как завучиха ругала нас за отсутствие сменной обуви и неправильные прически.

– Всегда ненавидел частные учебные заведения, – отозвался Зэк. – Особенно религиозные. Это была католическая школа, да?

Убить бы! Или наоборот – прижать к груди и плакать.

Никакая я не королевишна. Я простая русская баба, у которой на любви, как плесень, нарос толстый слой жалости.

Психология бессознательного

[8 октября 2006 г.]

Арни сидит напротив лампы. В руках у него распечатка моего дневника с мемуарами.

– Ты абсолютно счастлива, Мардж.

Я растерянно хлопаю глазами.

– Знаешь, как называются неприятности, о которых весело вспоминать? Приключения. Тебе они нужны – ты их получаешь.

– Я счастлива?! У меня за два года ни одного романа не написано! Из старых – ни один не стал бестселлером. Зато стихов целая куча – и все трагичные… А с Зэком мне что делать?

– Я тебе уже говорил: представь себя через десять лет. Он там, рядом с тобой? Если да – живите долго и счастливо. Если нет – не морочь мне голову.

– Я не знаю, как я ему об этом скажу!

– А ты знаешь, как ты ему об этом не скажешь?

На фоне лампы волосы Арни горят, как нимб. Он очень мудрый дядька.

Арни дал мне домашнее задание: прийти домой, взять ножницы и изрезать на себе платье. Это будет символом отречения от прошлого и готовности к новой жизни.

Я стою перед шкафом и выбираю, над чем надругаться.

– Неужели резать будете? – изумляется Барбара.

– Надо. Иначе получится, что я зря заплатила за сеанс.

– Тогда заодно и ошейник Ронского порежьте. Пусть заречется мусорное ведро переворачивать.

Одиссея

[13 октября 2006 г.]

Я раньше никогда не была в гостях у Пола, а тут к нему мама из Англии приехала, и он позвал меня играть роль герлфренд.

– Мама старенькая, ей волноваться вредно. Так что сделай вид, что у нас любовь.

– А ты тогда будешь играть бойфренда перед моей маман.

Пол ехидно осклабился:

– Конечно! Нельзя же ей твоего Зэка показывать!

Квартира у Пола оказалась потрясающей: на пятнадцатом этаже, с видом на океан и с окнами во всю стену. И ни одной старой или некрасивой вещи!

Мама Пола весьма органически вписалась в это модерновое роскошество.

У нее болели ноги, и она не поднялась мне навстречу, а только протянула мягкую руку в перстнях.

– Маруся Вардлоу, – представилась она.

– Маруся? Вы полька?

– Нет, русская. Только я в России никогда не была.

Я обалдело посмотрела на Пола. Он стоял, прислонившись к косяку, весьма довольный произведенным эффектом.

Маруся говорила по-русски практически без акцента. Только иногда в ее речи проскальзывали словечки, давным-давно вышедшие из обихода. «Пойти в магазин» у нее – «Пойти в лавку»; вместо гриппа – инфлюэнция, вместо «будь добра» – «сделай милость». Ко мне она тоже обращалась смешно и трогательно: «голубчик».

– А дети мои языка не знают, – вздохнула Маруся. – Ни Пол, ни Эрни. Когда они были маленькие, я их учила, но потом все забылось. Ах, голубчик, какое это удовольствие – по-русски говорить! Я с вами как в детство окунулась.

Палестина. Жаркая земля, святая для половины мира. Когда-то на средства дома Романовых здесь содержалось Императорское православное палестинское общество. Больницы, дома престарелых, гостиницы для паломников – заведовали этим обширным хозяйством глава русской миссии Иван Орехов и его жена Наталья (дед и бабка Маруси). После разгрома белогвардейцев в Иерусалим хлынули толпы обездоленных эмигрантов. Ореховы помогали им, чем могли, а когда деньги Палестинского общества закончились, Наталья достала из-под пола старинный, отделанный мозаикой ларец. В нем лежали фамильные драгоценности румынских королей, доставшиеся ей в приданое. Бриллиантовые диадемы, золотые перстни, нитки жемчуга – все было отдано в фонд помощи соотечественникам. Когда Иван умер, у Ореховых не было денег на гроб.

Дети их так и не смогли получить высшего образования – не на что было. Старший, Коля, выучился на сантехника, и младшая, Верочка, вышла замуж за его напарника Пашку – бывшего гусара лейб-гвардейского полка. От былого величия в доме осталась лишь нянька Анюта, жившая у Ореховых не за жалование, а по велению Ксении Блаженной.