Женщина с большой буквы «Ж»

Есть у нас с Мелисской ритуал: сделать себе по коктейлю с зонтиком и отправиться в джакузи. Сидишь — как в кастрюле с супом варишься. Над головой — пальмы, вдали — горы. Жизнь, как обычно, хреновая.

Мы вываливаем друг на друга проблемы и обмениваемся дурацкими советами.

— Ремонт в доме полгода идет, — жалуется Мелисса. — Я Тедду каждый день долдоню: «Когда ванну покрасишь?» Все стены уже в пятнах. Дети им глаза пририсовали — у нас теперь не санузел, а паноптикум какой-то. Вчера Тедд пришел с работы и тут же за компьютер. Я ему ведро с краской на стол — бац! А он меня слушал, слушал… а потом начал краску жрать.

— Отравился?!

— Ага, как же… Пошел в туалет блевать — дверью хлопнул так, что зеркало грохнулось на раковину. Теперь руки негде помыть.

Мы думаем, что делать. Мелисска замужем уже 13 лет — разводиться глупо, но так жить нельзя.

— Он специально детей к себе приучил. Как играть — так он первый, а как ругаться — это к маме. Детей воспитывать — я, ремонт делать — я, кошку сдохшую закапывать — тоже я.

Тедд хороший мужик — только пофигист страшный. Впрочем, другой бы на его месте не выжил.

Мелисске жалко себя до слез.

— Вот почему одни люди заставляют тебя быть сукой, а другие — зайкой? Я уже с Теддом не могу по-другому разговаривать — только тявкаю. Он специально меня раздражает.

Я вспоминаю строчки великого Кови.

— Люби его.

— То есть?

— Любить — это глагол. Заботься о нем, говори нежности…

— Я не могу любить по приказу!

Мы переходим к моим бедкам. Я рассказываю сначала о Поле, который хочет со мной дружить, потом о Зэке.

— Он мне каждый раз говорит одно и то же: «Как хорошо, что ты вернулась!» Не знаешь, что и делать: то ли орать «Дурак!», то ли, действительно, сбежать.

— Как у него дела с фильмом?

— Неизвестно. Пока устроился официантом в ресторан. Хочет деньги за Гаваи отдать.

Мелисска советует то же, что и всегда:

— Да брось ты его к едрене фене! На кой черт он тебе сдался?

— Не могу.

Мы умолкаем. Посасываем мартини и думаем о своем.

В последнее время у меня тоже возникает ощущение, что Зэк меня бесит.

Вчера описывала ему свою школу: как завучиха ругала нас за отсутствие сменной обуви и неправильные прически.

— Всегда ненавидел частные учебные заведения, — отозвался Зэк. — Особенно религиозные. Это была католическая школа, да?

Убить бы! Или наоборот — прижать к груди и плакать.

Никакая я не королевишна. Я простая русская баба, у которой на любви, как плесень, нарос толстый слой жалости.

ПСИХОЛОГИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО

8 октября 2006 г.

Арни сидит напротив лампы. В руках у него распечатка моего дневника с мемуарами.

— Ты абсолютно счастлива, Мардж.

Я растерянно хлопаю глазами.

— Знаешь, как называются неприятности, о которых весело вспоминать? Приключения. Тебе они нужны — ты их получаешь.

— Я счастлива?! У меня за два года ни одного романа не написано! Из старых — ни один не стал бестселлером. Зато стихов целая куча — и все трагичные… А с Зэком мне что делать?

— Я тебе уже говорил: представь себя через десять лет. Он там, рядом с тобой? Если да — живите долго и счастливо. Если нет — не морочь мне голову.

— Я не знаю, как я ему об этом скажу!

— А ты знаешь, как ты ему об этом не скажешь?

На фоне лампы волосы Арни горят как нимб. Он очень мудрый дядька.

Арни дал мне домашнее задание: прийти домой, взять ножницы и изрезать на себе платье. Это будет символом отречения от прошлого и готовности к новой жизни.

Я стою перед шкафом и выбираю, над чем надругаться.

— Неужели резать будете? — изумляется Барбара.

— Надо. Иначе получится, что я зря заплатила за сеанс.

— Тогда заодно и ошейник Ронского порежьте. Пусть заречется мусорное ведро переворачивать.

ОДИССЕЯ

13 октября 2006 г.

Я раньше никогда не была в гостях у Пола, а тут к нему мама из Англии приехала, и он позвал меня играть роль герл-френд.

— Мама старенькая, ей волноваться вредно. Так что сделай вид, что у нас любовь.

— А ты тогда будешь играть бой-френда перед моей маман.

Пол ехидно осклабился.

— Конечно! Нельзя же ей твоего Зэка показывать!

Квартира у Пола оказалась потрясающей: на пятнадцатом этаже, с видом на океан и с окнами во всю стену. И ни одной старой или некрасивой вещи!

Мама Пола весьма органично вписалась в это модерновое роскошество.

У нее болели ноги и она не поднялась мне навстречу, а только протянула мягкую руку в перстнях.

— Маруся Вардлоу, — представилась она.

— Маруся? Вы полька?

— Нет, русская. Только я в России никогда не была.

Я обалдело посмотрела на Пола. Он стоял, прислонившись к косяку, весьма довольный произведенным эффектом.

Маруся говорила по-русски практически без акцента. Только иногда в ее речи проскальзывали словечки, давным-давно вышедшие из обихода. «Пойти в магазин» у нее — «Пойти в лавку»; вместо гриппа — инфлюэнция, вместо «будь добра» — «сделай милость». Ко мне она тоже обращалась смешно и трогательно: «голубчик».

— А дети мои языка не знают, — вздохнула Маруся. — Ни Пол, ни Эрни. Когда они были маленькие, я их учила, но потом все забылось. Ах, голубчик, какое это удовольствие — по-русски говорить! Я с вами как в детство окунулась.