Женщина с глазами кошки

— От такой слышу. Чего ты вцепилась в меня, как лишай в пионерку? Что, уже всех преступников переловила? Ты ничего мне не пришьешь, так что убирайся из моего дома.

— Я хотела с тобой поговорить.

— Ладно, говори и выметайся. Надоела ты мне, Бартон, глаза бы мои на тебя не глядели.

— Ты будешь видеть меня всякий раз, как заглянешь в зеркало.

— А, вот ты о чем! Даже если бы это каким-то чудом оказалось правдой, неужели ты думаешь, что я разрыдаюсь от умиления, упав тебе на грудь? Да мне чихать и на тебя, и на свою мамашу. — Я даже лица ее не помню, ни дна ей ни покрышки! Что ты хотела от меня еще услышать?

— Но вчера…

— То было вчера. Я врач, и моя обязанность состоит в том, чтобы помочь всякому, нуждающемуся в медицинской помощи. А вчера, бог свидетель, ты в ней нуждалась. Но сегодня ты уже в порядке, так что ж тебе еще? Я хирург, а не психоаналитик. Но все равно знаю, чего ты на самом деле хочешь, Бартон.

— И чего же?

— Старый дурак Брекстон или сука Хиксли наплели тебе небылиц о наших татуировках и каких-то сверхъестественных проявлениях, и вчера ты кое-что увидела, поэтому теперь тебе хочется, привязав меня к столу в какой-то из ваших лабораторий, хорошенько покопаться у меня в мозгах. А поскольку законным путем ты этого сделать не можешь, то решила обтяпать дельце так, чтобы мы согласились сами. И как только…

Она смотрит на меня с холодной яростью. Ну же, красотка, только попробуй меня ударить — и твоя кровь брызнет фонтаном. Из артерии, знаете ли, всегда так… Но нет, ты слишком хорошо обучена и слишком осторожна, тебя слишком долго учили быть вне совести и закона. А может, ты уже родилась такой. Но ты отлично знаешь законы джунглей, о том, что побеждает всегда самый сильный и самый хитрый. А потому не дашь волю своей ярости, ведь уже в курсе: в честном бою тебе меня не одолеть. Но мое преимущество в том, что я все знаю о таких, как ты, а ты ничего не знаешь обо мне.

— Ты просто маленькая циничная сучка, Величко.

— Ты меня недооцениваешь, Бартон.

Представляю, как мы выглядим сейчас со стороны: две растрепанные тетки в шелковых рубашках яростно буравят друг друга взглядами, сидя в кровати. Надо хоть зубы почистить, что ли.

— Я могу инкриминировать тебе кучу всего, и ты это знаешь. Например, ввоз контрабанды. Камешки в твоем рюкзаке стоят по меньшей мере двенадцать миллионов, а зеркало, нож и браслет тянут, возможно, и на большую сумму. Я открывала шкатулку, ее содержимое тоже впечатляет.

Шкатулку? Какую еще шкатулку, черт подери? Нет у меня никакой шкатулки! Или есть? Опустошая сейф Педро, я просто бросила в рюкзак что-то блестящее и красивое. Точно, шкатулку. Ключа не было, но сама шкатулка… стоп! А как она ее открыла, без ключа-то?

— Ты рылась в моих вещах? Это гадко, Бартон!

— А то. Так что имей в виду, если ты…

— Да чихать мне на твои угрозы. Никогда не докажешь, что вещицы не оставила мне в наследство покойная бабушка. Может, они — семейные реликвии? Так что укуси себя за задницу. Кстати, где мои мальчики?

— Готовят тебе завтрак. Или обед. Прислуга вернется только завтра.

— Очень хорошо. Слезай с моей кровати, Бартон, надоела ты мне — сил нет.

— А иначе что?

— А иначе снова навешаю тебе, как давеча, и лечить не буду.

Рука у нее такая медленная, а мне хочется выпустить пар, и пальцы ее легко сминаются. Керстин невольно вскрикивает, а мне хочется разорвать ей горло и…

— Еще немного, и у тебя вырастет хвост. С такими-то глазами как раз кстати окажется. Подумай об этом, Величко.

Все, настроение пропало. Я отпускаю ее — перехотелось убивать. Надеюсь, временно.

— Проваливай.

Она молча встает и уходит, а я достаю свою сумку.

Вот и шкатулка. Сделана из какого-то блестящего металла, имеет форму куба, украшена замысловатым узором, выложенным сотнями крохотных камешков с прекрасной огранкой. Наглядеться невозможно! Но она заперта, и щели нет. Как же спецагент открыла ее? И что же там внутри?

У меня в комнате есть тайник, я его себе еще со времен старухи Левин организовала. Вот, под мраморной плиткой пола ванной, а сверху стоит корзина для белья. Так что шкатулка и камешки, а также зеркало пусть пока полежат там.

Столовую я переделала сразу, как только мы с тетей Розой перебрались сюда из Бруклина. Выбросила всю тяжелую темную мебель, ободрала дубовые панели и разбила витражи. Теперь у нас здесь большие венецианские окна, стены, обитые светлой материей, и легкая светлая мебель. И цветы, множество цветов. Никаких семейных реликвий, все самое лучшее.

— Луис приготовил нам национальные блюда. — Эд ласкает меня взглядом, и мне отчего-то радостно. — Тори, ты отлично выглядишь. А вы, мэм, как себя чувствуете?

— Прекрасно. — Тетя Роза отчего-то выглядит счастливой. — Так много молодых лиц! Старики должны жить рядом с молодыми.

— Вы рано причислили себя к старикам.

— Милый мальчик, кто тебя научил льстить женщинам?

Тетя Роза смеется, а я готова расцеловать Эда. Наверное, что-то есть в так называемом хорошем воспитании, вон как ловко он ведет светский разговор!

— Сейчас все будет на столе. Пойду помогу Луису.

Тетя Роза с улыбкой смотрит ему вслед.