Женщина с глазами Мадонны

– Привет, Слава. Есть новости?

– Есть. Много. Ты хочешь добавить?

– Да. Сегодня забирают из больницы мальчика, который остался жив после ДТП.

– Отлично, но ты опоздал. Ну, ты в курсе, что я включил все происшествия в искомый период вокруг салона «Шоколад» в одно дело. Ситуация там звеняще криминальная. Кто там вьется вокруг салона и в нем самом – пока круг не очерчен. Но машина по одному видеорегистратору явно вылетает со стоянки у салона. Номер не виден. А там, как говорила Владимиру эта дама Кечмарева, работает убийца. В себе она или не в себе – мы ее еще не проверяли. Не думаю, что ДТП с чем-то связано, но не исключаю этого. Потому заведующий отделением дает информацию о том, кто интересуется ребенком. А им активно интересуются. Далеко не родственники, которых, может, и нет. Биологический отец, по рассказам соседей, тоже погиб в ДТП вскоре после рождения ребенка, такая странная судьба у пары. И вообще: убийцы часто торопятся. Вдруг мы кого-то увидим сегодня… Ситуация с мальчиком плохая, так что выход у нас в любом случае не холостой. Твоя Настя с нами. Расскажет все, если сочтет тебя достойным. У тебя все?

– Еду с Ларисой Салиной в дом Ксении. Лариса что-то вспомнила.

– Ладно, до связи. Мы поехали за мальчиком. Да, будешь общаться с Андреем Виленским, скажи, что он может приехать за кольцом матери и за остальными вещами. Тело пока остается на экспертизе.

– Я заеду к тебе, могу и кольцо передать, собирался к ним. Он, кажется, готов к общению. С ним Вера Симонова.

– Вот как? Интересный поворот. Она симпатичная женщина.

– Ну, раз ты так считаешь, других мнений не требуется. Даже Виленского.

В это время симпатичная женщина Вера металась по квартире, сжимая руки, пытаясь угнаться за своим бегущим сердцем. За ней тенью ходил Андрей. Очень рано в квартиру заползли сумерки, хотя для них Вера не оставила ни одной щели. Вера вдруг резко остановилась.

– Андрей, мне нужно позвонить мужу.

– Мне уйти?

– Нет, оставайся. Я хочу, чтобы ты слышал.

Пока тревожно стучались в чужую жизнь гудки дозвона, Андрей стоял к Вере спиной. Вторжение – для него новый опыт.

– Здравствуй, Витя, – голос Веры звучал глухо от волнения. – Это я.

– А кто еще. Ну, и где тебя носит? Мы и сегодня должны сидеть без обеда и ужина?

– Приготовьте себе что-то. Морозилка забита. Там есть и полуфабрикаты.

– Да что ты говоришь! Ты так о нас позаботилась? Может, скажешь, где ты, черт побери?

– Ты мне не даешь. Я сейчас у сына Елены Леонидовны Виленской… Ну, в общем, это моя знакомая из салона. У него беда, мать убили. Он плохо себя чувствует, не может выходить из дома. Я пока побуду здесь.

– У меня нет слов… Одни рыдания. Ты себя слышишь?

– Да. А ты?

– Я слышу, что ты, наконец, свихнулась окончательно со своим салоном. Ты – старая жирная баба, потащилась к какому-то мужику и делаешь такие заявления. Да я сейчас позвоню в полицию и психушку, чтобы тебя забрали в чужой квартире.

– Серьезно? Я, наверное, что-то пропустила. Есть такой закон – сажать в тюрьму старых и жирных? Лечить в психушках тех, кто ходит в салон?

– Ты со мной шутки шутишь?

– С тобой нет. Игорь дома?

– И Игорь дома, и его фактически жена.

– Дай ему трубку.

– Привет, ма. Слушай, я фигею. А батя прав. Ты как-то кукукнулась…

– Так, можешь не продолжать. Я вдруг подумала… Имеет ли право рожать сына в двадцать лет женщина, которая не знает, что «Черную курицу» и «Золотой ключик» написали дядя и племянник…

– Так, еще прикольнее. Ты это к чему?

– Пока, сынок. Приятного аппетита.

Андрей быстро повернулся, предлагая на этот раз свою помощь. К его удивлению, глаза Веры были совершенно сухими. Даже обожженными. Как будто в ненастную зиму ворвался знойный ураган ненависти и предательства.

– Ты слышал? У них все в порядке, – сказала Вера и плотно сжала рот: не для плача, для скорби.

– Слышал, – спокойно и мягко произнес Андрей. – И очень жалею, что не могу найти слова. Понимаешь, я всегда один, я перестал доверять своим словам, произнесенным вслух. Я разговаривал без слов, с теми, кого уже нет. Я позволил себе жить как изгой, как прокаженный. А на свете уже была ты. Теперь ты пришла и сразу заразилась моей проказой. Что мне хочется сказать о тебе… То, что уже сказал не я. «Мы брать преград не обещали, мы будем гибнуть откровенно… Ты – благо гибельного шага, когда житье тошней недуга… А корень красоты – отвага, и это тянет нас друг к другу». Это Пастернак.

– Ох, даже сердце замерло. Какой ты…

– Какая ты…

Они сделали движение друг к другу и остановились в полушаге. Он всего лишь протянул руку к тяжелому поясу с кистями на ее халате, и пояс сам по себе развязался. Он молча смотрел на ее лицо, на упругую, светлую кожу самого красивого тела.

– Что еще сказал Пастернак? – спросила она.

– «Ты так же сбрасываешь платье, как роща сбрасывает листья, когда ты падаешь в объятья в халате с шелковою кистью…»

Никто из них не знал, что бывает так.

Глава 5