Женщина с мужчиной и снова с женщиной

Глава 5 За 120 cтраниц до кульминации

Уже в Инфантовой коммунальной квартире где-то на Ямской-Тверской БелоБородов вывел меня в коридор. Я сразу понял: предстоит серьезный, мужской разговор.

– Ну ты сам понимаешь, стариканище, что наказан на сегодня, – сообщил мне Илюха.

– Понимаю, – согласился я со вздохом.

– И не полагается тебе сегодня ничего, – продолжал унижать меня Б.Б.

Я лишь вздохнул.

– И девушка, которая полежала на тебе немного, она ко мне по праву первенства переходит. Потому что ты уже покуролесил сегодня достаточно.

Я знал, к чему он ведет, с самого начала знал. Он всегда так, этот Белобородов, как я чего-нибудь стоящее нарою, сразу отобрать пытается. Обычно я ему не поддавался, обычно сопротивлялся, но тут, после всего, бороться было трудно.

Ну да ладно, с товарищами делиться надо, к тому же это мое добровольное призвание – отбирать сокровища у богачей и раздавать их окрестным беднякам. Хотя Илюха, даже если его сильно загримировать, даже в театре у хорошего режиссера «окрестного бедняка» сыграть бы не смог. Тут даже не в артистическом таланте дело…

– Хорошо, – сказал я, уступая. – Я на другую, на Маню, перекинусь. Она, конечно, не такая броская, как та, о которой ты меня просишь, но в ней какая-то странность присутствует. Сумасшедшинка некая, я сразу разглядел. А правильная сумасшедшинка – она все остальное компенсирует с лихвой. Потому что в ней, в неадекватности, порой самый смак и отход от шаблонов. А я как раз отход и ценю. Так что, Б.Б., пользуйся моей сегодняшней добротой, я в «отход» с Маней пошел.

И мы пожали друг другу руки – я и Илюха.

Правда, сама девушка, та, с которой я уже успел пару раз полежать вместе, не сразу поняла изменившуюся ситуацию. Она поначалу все апеллировала ко мне да апеллировала, но я не поддавался – я стал скучен, однообразен, грустен и совершенно больше неприколен. Потому что я привык держать свое слово, данное Илюхе в коридоре.

А вот он, Илюха, просто исходил приколом, просто был начинен им, как фаршированная рыба-фиш морковью. И вскоре девушке стало безразлично, кто в конце концов сидит рядом и подливает ей, сверля ее голубыми, невероятно блестящими от жизни глазами. И она не стала возражать от перестановок, во всяком случае вслух.

– Что вы погрустнели так? – спросила меня Маня, без сомнения, неадекватная девушка, на которую я как раз в данный момент и перекидывался. Она и глазами всматривалась в меня – темно-зелеными, глубокими, печальными, и голосом окликала – растянутым, плавным и тоже глубоким.

– Я вообще такой, – ответил я, выходя из тяжелой задумчивости. – А чему веселиться, когда жизнь бесконечно трагедийна?

– Да, – согласилась Маня, всматриваясь в меня еще глубже, как бы пытаясь узнать получше.

– Конечно, она трагедийна по определению, – выдохнул я из себя скорбный, давящий голос. – От жизни к смерти, от юности к старости. Вы чувствуете тяжесть в воздухе? Посмотрите, везде преобладают темные тона.

И это, кстати, была абсолютная правда – в комнате у Инфанта действительно преобладали темные, пыльные тона. А воздух и впрямь был тяжел все от той же невымытой пыли. А еще от множества выпиваемых нами в этой комнате красных сухих французских бутылок.

– Да, – снова согласилась Маня, – я знаю про тона. Я могу оценить внутреннюю цветовую гамму жизни, я умею чувствовать сильно и глубоко.

– А, тогда все понятно, – понял я, имея в виду ее неадекватность, к которой, похоже, я уже нащупал подход. – Вы ведь тоже чувствуете боль, и горечь, и несправедливость жизни. Во всем, особенно…

– Особенно по отношению к бездомным животным, – перебила меня Маня, деля со мной тяжесть жизни напополам. – К брошенным бездомным животным, которые воют по ночам и скулят от холода и одиночества.

– А еще, – подхватил я вслед за ней, – к попугайчикам, которые в клетках. – Я тяжело, безнадежно вздохнул. – Зачем их учат чужому языку? Зачем они забывают свой? Да и вообще, сколько на свете одиноких бездомных, голодных существ в разных частях света? В Африке или в Юго-Восточной Азии, например.

Тут в моих глазах должна была навернуться слеза, но она не наворачивалась. Пришлось снова тяжело вздохнуть.

– Но главное, это мы с вами, – продолжил я после вздоха. – Что нам в этой жизни и для чего мы ей? Все бессмысленно, пусто и одиноко. Как Млечный Путь. Одинокий в голой, пустынной ночи и совершенно млечный. Помните, как у поэта: «Выхожу один я на дорогу, ночь темна…» – Мне еще раз пришлось вздохнуть, потому что как у поэта дальше, я запамятовал.

А потом наступила длинная, давящая пауза, и только в конце ее я поднял на Маню свои усталые, потухшие глаза.

Она и вправду оказалась сильно неадекватной девушкой – она воспринимала меня абсолютно всерьез. И поэтому, наверное, в ее взгляде появилось чувство. Которое я полностью был готов разделить.

– Мне кажется, что вы глубокий человек с мрачной, чуткой душой, – призналась она мне. – Я вижу в вас бездну, но мрачную, печальную бездну, в которой нет дна и в которой так легко пропасть.