Женщина с мужчиной и снова с женщиной

— Он вообще достаточно известный художник, но только в узких кругах, — начал не на шутку расходиться Б.Б. — В очень узких, куда только с тонкими, стерильными инструментами можно пролезть. Ну, это я, конечно, инструменты познания художественных форм имею в виду. А в смысле тонкости и стерильности — на его эстетические взгляды намекаю.

Тут Илюха обвел нас всех совершенно оголтелым взглядом и пошел в решительное штурмовое пике.

— Главное, что его отличает от многих других известных художников, так это пристрастие к портретизму. Особенно он хорош в обнаженном портрете с натуры. Как найдет натуру, дорвется до нее, так все его на обнаженный портрет тянет.

— Во прикол, — раздалось сбоку от меня голосом девушки, на которой я еще недавно лежал.

— Как это «обнаженный портрет»? Я о таком никогда не слышала, — удивилась Маня, которая сама к изобразительному искусству была небезучастна и которая сама по себе знала толк в течениях.

Но Инфант ей не отвечал, он уже смекнул, что вскоре ему придется тяжко, слишком уж бойко двигалась у Илюхи мысль вдоль по живописи. Вот и молчал Инфант, готовясь к неизбежному.

— Да это сам Инфант и придумал. Новое такое модное направление. «Обнаженный портрет» называется, — начал с повышенным энтузиазмом пояснять Илюха. — Это когда лицо всю душу обнажает, прям до живота. Потому что, как сказал классик про лицо: «Оно есть зеркало души». И вообще, в нем должно быть все прекрасно — и душа, и тело.

Это я, кстати, из того же классика отрывками выхватываю, — накатывал на всех нас звуковые волны веселый от немало выпитого Б.Б. — Вот Инфант и разработал течение «обнаженного портрета», встал, так сказать, у истока. И многие его собратья по пушистой кисти пошли по проторенному руслу, теперь у них даже выставка передвижная существует.

Илюха тормознул, отглотнул из стакана и дал себе передышку. Я с легкостью перехватил эстафетную палочку.

— Вы небось слышали имя — Инфант Маневич. Это Инфант и есть — известное, значимое имя.

— Не может быть! Вы и есть тот самый! Я ж не знала, я думала…

— Ну прикол! Чем дальше, тем прикольнее, — радовалась когда-то близкая мне девушка.

— Он специально себя по фамилии сам не упоминает, — накручивал я вслед за Илюхой обороты. — Даже не любит, когда мы об этом вслух. Но для вас, Маня, я тайну не мог не приоткрыть. Ты не обижайся на меня, Инфантик, рано или поздно Маня бы все равно тебя разгадала.

— Лучше поздно, — тяжело вздохнул Инфант, который вообще за долгие годы научился принимать нас с БелоБородовым философски — как природный катаклизм.

— Короче, Инфант, — вышел из передышки Илюха, — пора тебе нам всем свое искусство продемонстрировать, выйти за рамки пустых слов. Нарисуй-ка ты нам обнаженный портрет девушки Мани. Ведь не зря сказал другой, теперь уже забытый поэт, что «дела красноречивей всех Демосфенов». Узнаешь, Инфант, крылатые строчки?

— Да, — пришлось через силу согласиться Инфанту. — Дымо-Фенов я знаю.

— Кого-кого? — не без здорового интереса переспросил я.

— Дымо-Фенов, — повторил Инфант и снова вздохнул. — Это такие дымные фены. — И видя, что мы с Илюхой уже готовы встрять, он поторопился с объяснением: — Мы в Строгановке такое придумали. Там фены были очень дымные, и мы говорили, что дела их всех… ну как это… красноречивей. Потому что если делом по-настоящему заняться и их всех отремонтировать, чтобы не дымили, то тогда…

— Так ты чем рисовать будешь? — вернул Илюха ускользающего из наших рук Инфанта к главной живописной теме. — Маслом, акварелью? У тебя масло-то есть?

— Да на кухне надо посмотреть, — честно признался Инфант. — А если закончилось, то у соседок смогу одолжить.

— У них тут вся квартира по живописи, — пояснил я Мане. — Коммуна такая художников — мужчины, женщины. Женщины, правда, в основном пожилые, но работают по-прежнему на совесть. Они тут делятся друг с другом по-братски, холстами, кисточками.

— А… — протянула Маня с завистью, потому что девушки, приобщенные к искусству, всегда в душе мечтают о коммуне.

— А может, тебе лучше углем писать? — изощрялся в собственное удовольствие Илюха. — Тебе какой вообще нужен — каменный или древесный?

Инфант посмотрел на меня, и во взгляде его читалась мольба, ну не знал он, какой уголь ему полагается. И для чего — не знал тоже. А зря не знал, потому что Илюха его взгляда не заметил.

— У тебя вообще уголь в доме имеется? — бесчинствовал на просторе Б.Б. — Не может быть, чтобы не было. Но если нет, так пойди сожги чего-нибудь на кухне. У тебя вон навалом всего для производства угля собрано, — и он обвел пальцем Инфантову комнату, которую действительно можно было принять за сильно перегруженный экспонатами краеведческий музей. Правда, давно закрытый для публики на реконструкцию. — Давай вот, колеса автомобильные подпалим. От них угля в избытке, — ткнул Илюха на действительно находящиеся неподалеку автомобильные колеса.

Зачем они были нужны Инфанту, у которого никогда собственного автомобиля не было? Мы не знали и никогда не спрашивали. Но и в краеведческом музее особенно вопросов не задают. Тем более когда он на реконструкции.