Хотя никакого пропеллера у нее там не было, а был только хвостик, который вообще-то мог крутануться на несколько оборотов не хуже иного пропеллера. Правда, только одной лопастью. И именно из-за того, что всего одной, Жеке никак не удавалось взлететь, хотя она и пыталась не раз. Я сам неоднократно наблюдал ее дерзкие попытки нарушить закон земного тяготения.
— А каких-нибудь других списков у вас нет? — зашел с другой стороны Илюха.
В принципе мы запросто могли завалить этого молокососа, втроем-то. Особенно с Жекиной агрессивной энергией. Вот поэтому, подумал я, Илюха и заходит с другой стороны. И я тоже приготовился к завалу. А вот Жеке готовиться было ни к чему, она всегда была готова к здоровой рукопашной конфронтации.
— Есть у меня другой список, — вздохнул на надоедливого БелоБородова распорядитель. — Но он лично Инфантом Маневичем составлен, так что я не думаю… — он еще раз оглядел нас, всех троих, и в его взгляде не читалось уважения, — …что вы там присутствуете.
При словах «лично Инфантом Маневичем» мы все подтянулись ближе и обступили мальчугана плотным кольцом.
— Проверьте, проверьте, — посоветовала Жека, потирая свои колкие кулачки.
— Как, вы сказали, вас зовут? Белошеев? — обратился мальчуган к Илюхе.
Илюха посмотрел на меня, вздохнул тяжело, но сдержался. Он вообще умело владел собой и запросто ухитрялся сдерживаться в разнообразных, порой экстремальных жизненных ситуациях. Во всяком случае, передо мной он не раз этим хвастался, рассказывая.
— Просто посмотрите на Бело, — посоветовал он уравновешенным голосом.
Карандашик в пальчиках снова засуетился, но теперь уже по коротенькому листу, и тут же повис в воздухе.
— Да присутствует, Бело-бо-ро-давков, — попытался прочитать неразборчивый Инфантов почерк юный администратор. — Тут еще два имени. Весь список всего на три позиции.
— Ты сейчас в четвертой позиции окажешься, бюрократ, — пообещала Жека, не скрывая угрозы.
— Это она балетные позиции имеет в виду, — предпочел я сгладить за Жекой. — Вы балетом, кстати, не занимались?
— Занимался, — сразу обрадовался юноша, узнавая в нас не только почетных гостей фестиваля, но и знатоков не менее элитарного искусства. — Я и в пятую позицию могу встать, и в шестую. И вообще в любую, — начало тут же хвастаться молодое дарование.
— Конечно, — сказал я с пониманием.
— Оно и заметно, — процедила рядом Жека.
— Бывает, — вздохнул Илюха, который хоть и сам был не чужд разнообразия, но не до такой же степени!
— Так мы пройдем внутрь? — увел я всех от двусмысленной темы. — А то первое отделение, похоже, началось.
— Да, да, конечно, — засуетился неудавшийся премьер, элегантным прыжочком отскакивая в сторону. — Милости просим, гости Инфанта Маневича нам особенно дороги. Более того, они оказывают честь нашему вечеру.
Мы снова посмотрели друг на друга, развели руками, ничего не понимая.
— Какой вечер? — снова закачала головой Жека. — День же еще!
— Я только для вас пиджаки принесу. — Выкормыш Петипа окинул меня и Илюху взглядом. Теперь уже если не откровенно оценивающим, то заинтересованным.
— Не надо, не утруждайтесь пиджаками, — ответил снисходительно Илюха и отстранил грациозное балетное создание в сторону. Тот даже не попытался сопротивляться, а сразу встал в позицию. Возможно, что и в четвертую.
Мы вошли в квартиру. Еще в коридоре стало понятно, что всех Инфантовых коммунальных жиличек срочно эвакуировали. А было их — всего две старушенции, укрывавших своей теплой заботой безалаберного в хозяйстве Инфанта и даже нас, поздних порой гостей, встречавших приветливо, как родных.
Были они подружками еще с детства, так как выросли именно здесь, в этом древнем доме, поэтому и старость свою берегли именно здесь и наотрез отказывались покидать свои величественные дореволюционные комнаты ради отдельных малометражек где-нибудь в Выхине-Солнцеве. Да и Инфанта, который был им не хуже иного внука, бросать на произвол жестокой Инфантовой судьбы они тоже не могли.
Но на этот вечер их тем не менее эвакуировали. Куда и до какой поры? — вот это осталось за кадром. Во всяком случае, за нашим.
Квартира, однако, не пустовала, скорее наоборот — была плотно набита бомондом, хотя самого Инфанта нигде не наблюдалось. Вместо него на стенах висели тесные ряды листов из плотного картона, на каждый из которых был направлен свет из галогенных электрических осветителей, как-то хитро приспособленных под потолком. Через всю комнату, тоже под потолком, был растянут транспарант абсолютно типографского качества:
«Обнаженный Портрет!» — гласил транспарант. — «Творческая выставка работ Инфанта Маневича».
Так мы поняли, что перед нами выставка. А на листах картона, перед которыми, кстати, толпились ценители, — творчество.