Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе

Всё это звучало безнадёжно неподходяще, и мы не могли решиться ни на один ответ. Вокруг нас строчили лиловыми чернилами маленькие прилежные девочки, кусая кончики ручек: «купец», «обойщик», «адвокат», «столяр» и другие завидно простые профессии.

«Но вам нечего стыдиться», – сказала учительница без всякого понимания, когда она собрала списки и увидела в наших пустую строку. Мысль о «непочтенных» ремеслах мелькнула смутно у нас в голове – видимо, у учительницы тоже было сомнение, так как она сказала, как это было обычно, если у нас что-нибудь не ладилось: «Вы что, думаете, что вы всё ещё находитесь у своих мужиков?».

Несмотря на невероятную перегруженность учебного материала часто бесполезными вещами, французская школьная система будила любознательность, прививала ясное мышление и показывала, как извлекать из всего самое существенное и где можно было развивать знания. Прежде всего французы учили нас прекрасно овладевать их прекрасным языком. Однако и эта система, хоть и могла даже малоспособного побуждать к размышлению, не могла из глупого сделать смышлёного – даже тогда, когда он с привитой ловкостью изъявлял мнимую образованность.

Так как денежные переводы из Литвы поступали неровно, было чрезвычайно трудно рассчитать сколько-нибудь необходимый для жизни бюджет. Когда счета всё более накапливались, чувство грозящей беды собирало нас на семейный совет вокруг мама. Но мы были ещё слишком малы, чтобы помочь ей делом или советом.

Когда нас в школе просили купить что-либо из школьных принадлежностей, приятное настроение от предвкушения получить пару спортивной обуви, школьный передник или новые книги – что являлось особенно желанным – сразу же гасилось уверенным осознанием того, что всякие дополнительные расходы были совершенно немыслимы. И поэтому, не говоря ничего об этом дома, мы выдумывали всякие извинения: магазин закрыт, мама нет дома, нет нужного размера. Внутренне мы вздыхали, так как эти отговорки были бесполезны, и сначала смущались, а потом раздражались на тупую настойчивость учительницы немедленно приобрести желаемый предмет. Но, впрочем, вскоре мы стали построптивее и нас не заботило больше то, что думает о нас наша учительница, так как такие мелкие неприятности никак нельзя было сравнить с тем, что они причиняли семье.

Когда мы задолжали с оплатой за обучение, нас выдворили из класса. В своём бюро экономка сделала нам строгое предупреждение о наших долгах. Холодные глаза обвиняюще уставились на нас из-под пенсне в серебряной оправе.

Мама тогда оставила нас дома, сославшись на болезнь. Она занималась с нами дома сама, пройдя с нами весь учебный материал, так как опасалась, что от пропусков в школе мы отстанем.

Но экзамены? Мы же не можем их пропустить!

Мы пришли в школу на один день, сдали наши работы и опять остались дома, но чувствовали себя обманщиками. Мы учились усерднее, чем раньше. Удивительным образом я получила такие хорошие оценки, что мне была назначена стипендия. Но мы были иностранцами, поэтому мне нельзя было её получать. Для меня это не было большим огорчением, как опасалась мама; наоборот, это успокоило мою совесть в том, что касалось платы за школу.

Мама пыталась извлечь из наших талантов всё самое лучшее. Ирина прилежно бренчала на фортепиано, Георгий и я рисовали и писали красками довольно умело, однако без восторга, так как мы догадывались, что занятия искусством не были, вероятно, верной тропой к богатству. У Мисси был очаровательный голос и целый репертуар из песен на разных языках. Когда мы все вместе стояли вокруг рояля, за которым сидела мама, мы хотели петь русские песни, содержание которых нам было больше по душе.

Когда мы работали, мама сидела в кресле и читала нам вслух, при этом она вязала; все кофточки для нас она вязала сама, её мягкий голос и великолепная дикция придавали стихам и прозе жизненность и яркость. С интересом мы слушали её чтение, и так же естественно, как дыхание, мы познакомились с великими русскими писателями и поэтами: Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Толстым и другими; историками Карамзиным и Платоновым, а также с биографиями русских царей Шильдера. Достоевского нам давали лишь в небольших дозах – солнечная натура мама воспринимала его слишком мрачным.