Женщина со шрамом

– Он дал мне старую книжку почитать. В мягкой обложке. Сирил Хэар, «Преждевременная смерть». Это детективная история, где время смерти фальсифицировано. Он принес мне книжку сразу, как приехал, и сказал, что она может показаться мне интересной. А я-то на самом деле уже читала ее много лет назад, и, насколько мне известно, она больше не переиздается. Я просто сказала Робину, что мне неинтересно ее перечитывать, и тут же вернула книжку. Тогда я и поняла, что он затевает.

– Но ведь эта идея совершенно фантастична, она хороша для искусно написанного романа, но не для вашей ситуации. Неужели он действительно мог поверить, что это правда?

– О, конечно, поверил, еще как! На самом деле существовал целый ряд обстоятельств, которые, можно сказать, добавляли вероятности этой фантазии. Сама идея тоже была не столь нелепа, как кажется на первый взгляд. Я не думаю, что мы сумели бы длить обман какое-то значительное время, но несколько дней, неделю, даже две недели – это было бы вполне возможно. Мой отец был крайне трудным пациентом, он ненавидел болеть, не принимал сочувствия и напрочь отказывался от чьих-либо посещений. Я ухаживала за ним не одна – мне помогала пожилая горничная, которая умерла чуть больше года назад, и еще – пожилая медсестра. Через день после того, как уехал Робин, мне позвонил доктор Стенхауз, который пользовал моего отца. Робин посетил его под каким-то благовидным предлогом и пытался выяснить, много ли времени прошло с момента смерти отца до вызова врача. Доктор никогда не отличался особым терпением, а уйдя на пенсию, стал еще менее терпимым к идиотам, чем когда занимался врачебной практикой, так что я прекрасно представляю себе, какой ответ получил Робин на свою наглость. Доктор Стенхауз сказал, что он не отвечает на вопросы о своих пациентах ни когда они живы, ни когда умерли. Могу себе представить также, что Робин ушел от него в полной уверенности, что старик доктор если и не страдал старческим слабоумием, когда подписывал свидетельство о смерти, то был либо одурачен, либо взят в соучастники. Вероятно, он также пришел к выводу, что мы подкупили двух наших помощниц, Грейс Холмс, пожилую медсестру, теперь эмигрировавшую в Канаду, и горничную, Элизабет Барнс, которая с тех пор успела умереть.

Однако был один факт, который остался Робину неизвестен. Вечером, как раз накануне смерти, отец попросил, чтобы к нему позвали приходского священника, преподобного Клемента Матесона – он до сих пор служит приходским священником в деревенской церкви. Он, разумеется, тотчас же явился, машину вела его старшая сестра Марджори. Она управляет его хозяйством и, можно сказать, воплощает в себе церковь, да к тому же – воинствующую. Ни тот, ни другая не смогут забыть этот вечер. Отец Клемент прибыл, вооруженный всем необходимым для соборования, и, вне всякого сомнения, предполагал утешать кающуюся душу. Вместо всего этого мой отец нашел в себе достаточно сил, чтобы в последний раз яростно высказаться против всякой религии, в частности – против христианства, да еще с уничтожающей язвительностью в адрес той его ветви, которую представлял отец Клемент. Эту информацию Робин никак не мог раздобыть ни в баре, ни в «Гербе Крессетов». Сомневаюсь, чтобы отец Клемент или Марджори говорили об этом с кем-нибудь, кроме нас с Маркусом. Это событие было для них неприятным и унизительным. К счастью, оба они еще живы. Десять дней назад я съездила ненадолго в Торонто, повидать Грейс Холмс. Она – одна из тех немногих людей, кого мог вытерпеть мой отец, но он ничего не оставил ей по завещанию, и теперь, когда оно утверждено, мне захотелось вручить ей некую единовременную сумму в качестве компенсации за тот ужасный год. Она вручила мне письмо, которое я передала нашему поверенному, где говорится, что она находилась с моим отцом в тот день, когда он скончался.

– Вооружившись такой информацией, как же вы сразу не встретились с Робином Бойтоном, чтобы его разуверить? – спокойно спросила Кейт.

– Наверное, мне следовало это сделать, но мне было забавно молчать и наблюдать, как он все больше втягивается в это дело. Если смотреть на свое поведение со всей объективностью, на какую мы способны, когда пытаемся себя оправдать, я думаю, меня радовало то, что он в какой-то мере обнаруживает свою истинную сущность. Ведь я всегда испытывала чувство вины из-за того, что его матерью так пренебрегали. Зато теперь я не видела никакой необходимости хоть как-то ему платить. Своей единственной попыткой шантажа он освободил меня от всех будущих обязательств. Я вроде бы даже с нетерпением ждала момента собственного торжества, каким бы мелким оно ни было, и его разочарования.

– Он когда-нибудь требовал у вас денег? – спросил Дэлглиш.