Женщина, у которой выросли крылья (сборник)

Эти часы достались ей в наследство от тети Кристал – красивый золотой медальон в форме морской раковины и внутри часики с перламутровым циферблатом. Она хорошо помнит этот медальон, покоившийся в развилке щедрой груди родственницы. В детстве она, бывало, сиживала у тети на коленях и завороженно открывала и закрывала эту раковину, веря, что часы внутри – волшебные. Так, по крайней мере, утверждала тетя. Незадолго до смерти Кристал отдала этот медальон племяннице, сказав, что раз время ее истекает, часы ей больше не нужны. Тетя Кристал прожила всю жизнь одна, без мужа, без детей, и если и был мужчина, которого она любила, то это навсегда осталось тайной. Она всегда говорила, что иные ее желания не исполнялись, потому что не совпадали по времени с ее возможностями. Так и жизнь прошла. И вот, этот медальон на цепочке, что всегда красовался на теткиной груди рядом с сердцем точно моллюск, прилипший к скале, теперь находится у ее сердца.

Ей тридцать семь лет. Она замечает, что в последнее время часы тикают все громче. Так громко, что ночью она не может заснуть. Она смотрит на своего парня, который спит, накрывшись с головой одеялом, и гадает, когда наконец в их отношениях наступят перемены, когда они перейдут на следующий уровень и как с ним об этом заговорить, чтобы он опять не взбрыкнул, не начал являться домой за полночь пьяный как сапожник и выносить двери. Его сейчас все устраивает. Ее, в общем, тоже. Вот только у него не тикают часы, как у нее, никто его не торопит.

Она лежит всю ночь без сна, ворочается с боку на бок, сжимая в руке вибрирующий медальон. Интересно, показалось ли ей или и в самом деле часы затикали громче, когда они сидели в кафе с подругами? Все ее подруги недавно разродились и, конечно, притащили с собой своих младенцев, у нее одной нет детей.

Тик. Тик. Тик.

– Что это за шум? – спросила одна, подозрительно оглядываясь по сторонам.

– Мне тоже любопытно, – вторила ей другая, чью грудь терзал толстощекий младенец.

Две пары утомленных глаз, обведенные синими кругами, уставились на нее.

– Это у тебя тикает?

Черт, она же спрятала медальон под кашемировый свитер, надеясь, что это приглушит звук. Выходит, напрасно. По счастью, подруги были так заняты детьми, что не стали допытываться.

Во время рабочего собеседования на должность старшего архивариуса библиотеки часы так громко тикали, что слышно было не только ей. Собеседование проходило в большом зале, где стены обшиты дубовыми панелями, где мраморный пол, высокие потолки, высокие окна и много света, так что темная древесина мерцает золотом, а в воздухе плавают золотые пылинки. Любой звук, раздающийся в этом пустом зале, многократно повторяется, отражаясь от гладких твердых поверхностей. Словом, эхо тут что надо.

– Вы в курсе, что новая должность потребует от вас уделять работе гораздо больше времени? – спросил один из членов комиссии.

– Да, конечно.

ТИК. ТИК. ТИК.

– Вы будете отвечать за пополнение фондов, за расход бюджета, вы будете руководить персоналом. На вас ложится ответственность за общую стратегию. Это очень серьезно, – поддержал второй.

– Да, разумеется. – Она понимала, что на самом деле это значит: этой мужской команде не улыбается принять на работу женщину, которая вдруг возьмет и уйдет в декретный отпуск. Но она хотела и работу, и ребенка. Она-то хотела всего сразу, а тело ее больше хотело второго.

ТИК. ТИК. ТИК.

Последний должен был повышать голос, чтобы его расслышали, хотя часы были скрыты под тремя слоями одежды. В воздухе тикало грохочущее эхо. Комиссия быстро закруглилась с ее собеседованием.

Она вспоминает все это, лежа в постели и глядя на мужчину, закрывшего лицо подушкой. Рука ее теребит медальон.

– Нет, я так больше не могу! – вдруг вскрикивает он. Срывает с лица подушку и швыряет через всю комнату. Она вздрагивает. Он стоит перед ней голый. Она-то думала, он спит, а он вон ни в одном глазу – зрачки бешено и злобно округлились, как у маньяка, грудь ходит ходуном – будто он только что завершил марафон и сейчас рухнет без сил на колени, хватая ртом воздух.

– Генри, – говорит она тихо и испуганно, – что с тобой?

– Я больше так не могу, не могу.

– Чего ты не можешь? Разве я тебя о чем-то прошу?

– Нет. Но я чувствую, я слышу. – Он указывает на часы у нее на шее. – У меня такое чувство, словно кто-то стоит у меня за спиной, дышит мне в затылок, заглядывает через плечо – и так все время. Это невыносимо. Мне не нужен ребенок, я не готов. И не знаю, буду ли готов когда-нибудь.

Она глядит на него с удивлением, хотя удивляться тут нечему, этого следовало ожидать.

Нет, он ее не бросит, думает она. Они вложили в их отношения три года, три долгих года, и если они расстанутся, потребуется еще три, чтобы найти кого-нибудь и снова пройти этот путь. Она задумывается. Сначала нужно будет пережить потерю Генри, залечить сердечную рану, чтобы быть готовой к новой встрече, потом встретить подходящего человека, привязаться к нему, свить новое гнездо… Это займет слишком много времени. У нее нет этого времени. Он не может ее бросить.