Женщина в голубом

– Именно. И мы с Лешей начинаем копать. Как правило, до пятого колена, и непременно что-то вылазит. Понимаете, любой индивидуум таскает всю родословную на спине, как улитка ракушку, образно выражаясь. Как говорили древние, омниа меа мекум порто[5]. А там полно темных пятен, секретов и скелетов в шкафу. Иногда до крайностей не доходит, пережито, забыто, а иногда стреляет. Вот так, живет человек, ничто не предвещает неприятностей – вдруг: бах! Открылся злосчастный ящик, и полезло зло. – Он помолчал. – А вообще, любое преступление решается по определенным схемам… или почти любое. Нужно правильно расставить фигуры и найти связи. Причем там, где их на первый взгляд нет… – Он оборвал себя: расхвастался, распустил хвост в лучших традициях Леши Добродеева. Что значит красивая женщина.

Лара кивнула и спросила:

– А эта женщина, с золотыми рыбками, где она сейчас?

– Наверное, в городе, – сказал после паузы Монах. – Вышла замуж, все у нее хорошо.

– Она вам нравилась?

Монах задумался; пропустил бороду сквозь пальцы. Вспомнил, как она стояла у оградки с видом на реку в своей норковой шубке, вспомнил синий шелковый шарф…

Друг детства Жорик до сих простить ему не может, что он тогда удрал… попросту удрал в Непал. Когда все закончилось и ему удалось вытащить ее из ямы.

Испугался? Он не знал. Он представлял себе весы с качающимися чашками – на одной она, на другой – пампасы.

Что-то ведь было, искра проскочила, а он сбежал. Он всегда сбегает.

Однажды он ответил себе почему. Свобода, должно быть. Независимость. Сила. Любые отношения – слабость и страх. Еще обязательства. Несвобода. Как-то так.

– Козел ты, Монах, – сказал Жорик, – такая женщина!

– Да, – сказал наконец. – Она мне нравилась.

Они смотрели друг дружке в глаза.

Лара отвела взгляд первой. Пауза затягивалась.

– А вы, Лара… – Монах запнулся. – Как вы приживаетесь у нас? – Он на лету изменил вопрос, он хотел спросить о ней…

Лара поняла:

– Я замужем шесть лет, – сказала. – Мужа вы видели. Был крупный бизнес, руководил Андрей, брат Кирилла. Он умер четыре года назад, и теперь дела не очень. Потому мы здесь. Кирилл очень самоуверен, никого не слушает, Андрей многое ему прощал. Пивзавод прибыльный, но дело нужно знать и любить. Володя Речицкий, говорят, жалеет, что продал. Я думаю, он не простит Кириллу, да и с лошадьми у него все плохо. Иногда мне кажется, что мы тут ненадолго…

– А раньше вы тоже так чувствовали? Или только здесь?

– Раньше? – Она задумалась. – Нет, наверное. Возможно, переезд, чужие люди. Там у меня было много подруг, мы встречались. Правда…

Она замолчала, но Монах понял: муж не приветствует! Ревнует. Его можно понять, а каково ей? Ревность утомляет, унижает, заставляет оправдываться. Издержки статуса, ничего не попишешь…

– Лара, вас что-то тревожит? – вдруг спросил Монах.

– Меня? Нет! – поспешно сказала она. – Мне нечего бояться.

Новая пауза. Оба вздрогнули от аккордов «Маленькой ночной серенады».

Лара поспешно схватила айфон, поднесла к уху.

Монаху показалось, она испытала мгновенное облегчение, и мысленно выругал себя за дурацкий вопрос: нечего лезть в душу!

– Да, Кирилл! Нет, я вышла пройтись, надоело дома… – Ее словно подменили, она улыбалась и радостно щебетала. – Дождь перестал, и я вышла. Где? В парке, там, где пушки, здесь красиво, видна река… Даже солнце появилось. Конечно! Через пятнадцать минут на площади!

– Нужно бежать? – спросил Монах, когда она отложила телефон.

– Кирилл пригласил в кафе на площади, где пианино стоит… настоящее.

– «Паста-баста»! Знаю. У них фантастические блинчики с апельсиновым вареньем и с мороженым. Называются «Сюзетта». Очень рекомендую. Кофе не хотите допить?

Но она уже не услышала – убежала.

Он смотрел ей вслед. Она стремительно летела по боковой аллее к деревянной лестнице – так было ближе. Она спускалась по ступенькам – мелькнули плечи, легкие каштановые волосы, взметнулся легкий шарфик, и она исчезла.

Монах смотрел на пустую террасу, на пустую лестницу.

Солнце спряталось за тучу, и снова невесомый мелкий дождик зашуршал в листьях…

«От чего или от кого она так бежит? – подумал Монах, отпивая остывший кофе. – И сайт разыскала зачем-то. Красивая девочка. Актриса, однако. Муж позвал, она побежала, но не к мужу. От чувства вины, что сидела в парке с чужим мужчиной. Хотя, казалось бы… тоже мне, грех. И щебетание, и наигранная радость тоже от чувства вины».

Он представил себе, что его жена пьет кофе в парке с кем-то, почти тайно, не собираясь рассказать ему…

И что? Черт его знает. Может, ничего.

Ревность – чувство иррациональное, кто бы спорил, но если припечет, то никакие доводы рассудка не помогут.

Он попытался вспомнить, ревновал ли он кого-нибудь, но так и не вспомнил. Нет вроде. Наверное, это зависит от массы.

Он почесал под бородой, выдохнул и втянул живот.

Пробормотал: «А не попробовать ли стать вегетарианцем?» И далеко ходить не надо, на фабрике полно чаев для похудения. Они с Добродеевым за час настрочили с десяток рекламок и аннотаций, где клялись, что клиент через две недели становится стройным, как кипарис.