Женщина в голубом

Леша Добродеев давно предлагал, но то одно мешало, то другое.

Только усядешься за компьютер, только откроешь чистый лист, напишешь: «Глава первая» или «Предисловие. О себе», или «Немного о себе», как вдруг звонок! Деловой партнер и друг детства Жорик запутался в налогах, опоздал, не посчитал, в итоге наехала царева служба…

Одним словом, бежи, Монах, выручай! А то еще Леша позвонит с дурацкой сплетней, давясь от смеха будет кричать: «Нет, ты только представь себе, Христофорыч! Это же фигня полная!»

А если телефон молчит, то Монах погружается в воспоминания, ностальгирует, настроение у него портится и творческий порыв проходит. Он идет в кухню варить кофе, причем если позволяет погода, выходит с кружкой на балкон и смотрит на город. На сияющую Троицу где-то на горизонте, в легкой дымке, на парк с фонтанами рядом с домом, на людей, сидящих на скамейках, и на детишек, прыгающих под струями. Потом приходит Добродеев, приносит пиво и фирменные Митрича бутерброды с копченым мясом и маринованным огурчиком, от доброго старого Митрича, владельца их «отрядного» бара «Тутси». Как водится, вываливает последние городские новости.

Монах всякий раз надеется, что Леша принесет в клювике убойную криминальную историю, которая поставила в тупик всю полицию, и в частности, их друга-соперника майора Мельника. Который никогда не попросит о помощи математика, психолога и путешественника Монаха, но неназойливо подкинет Леше Добродееву какие-то детали и нюансы, исключительно с целью, как полагает Монах, привлечь его внимание и втянуть в расследование. Но при этом будет орать, что они путаются под ногами, лезут без спросу и вообще караул.

Причем это он еще и десятой доли не знает из того противоправного, что учиняют члены детективного «Союза толстых и красивых любителей пива» в погоне за истиной.

Так, за болтовней незаметно наступает вечер, и день, считай, пропал.

Монах дает себе честное слово завтра прямо с утречка засесть за работу.

«Но дни идут, идут года, – как сказал поэт, – им не сойтися никогда».

Что такое, в сущности, мемуары? Тут надо любить себя – в первую очередь хвастаться, выпячиваться, самопиариться… Чем больше понтов, тем интереснее. То есть никакого творчества, а просто, что вспомнил, то и пиши, не забывая все время вставлять: «я», «меня», «мне», «я, я, я», чтобы всем было ясно, какой ты самый умный. Вранье приветствуется.

Леша считает, что вранье – соль и перчик, без которого любой текст пресен и скучен. Взять его творчество, например…

Он не то чтобы врет, но изрядно привирает. Хотя и врет тоже.

Да, так о чем мы? О том, что прямо с утречка… А с утра опять что-нибудь мешает.

Монах на балконе пил кофе и рассматривал городской пейзаж, когда в дверь позвонили.

Он неторопливо отправился в прихожую, прикидывая, кто пришел. Для Жорика поздно, он бросается разгребать проблемы и звать на помощь обычно утром, Леша приходит ближе к вечеру, а сейчас только пять после полудня.

Это был журналист. Он влетел в прихожую с выпученными глазами и с ходу закричал:

– Христофорыч, ты уже в курсе?

– В курсе чего? – сдержанно спросил Монах, отхлебывая кофе. – Что-то случилось?

– Что-то случилось? Ты вообще ничего не знаешь? Новости не смотрел?

– Наши новости я не смотрю, – с достоинством сказал Монах. – Всякие мелочи меня не интересуют. Я размышляю о жизни и смыслах. Ну?

– Два убийства! Целых два убийства! А у полиции ни в одном глазу! Ни мотива, ни подозреваемых.

– С майором говорил?

– Пытался, он не отвечает.

– Значит, еще барахтаются, думают разрулить самостоятельно. Или уже знают достаточно. Кто жертвы?

Добродеев смотрел загадочно и молчал.

– Ну? – повторил Монах. – Кто? Да говори же ты!

– Яник Ребров и его девушка Анфиса. Ты их знаешь, я познакомил вас на вернисаже, а потом мы были в гостях у Кирилла Юшкевича.

– Руководитель фонда? Похожий на жиголо? Убит? И Анфиса тоже? Как? – Монах присел на тумбу, забыв про кофе.

– Ее вчера, а его три дня назад, но нашли вчера.

– Как их убили?

– Анфису задушили. А у Яника перерезаны вены на руках, лежал в ванне, весь в крови. Соседка видела своими глазами. По городу уже пошли слухи, что самоубийство. Намекают, что он убил ее за измену, а потом порешил себя. Но по времени не пляшет, когда ее убили, он был уже мертв. Но народу лишь бы погорячее, и к черту детали.

– Деталей никто никогда не знает, – заметил Монах, – даже майор. Кто ж им расскажет.

…Они расположились за столом в кухне. Воодушевленный Добродеев трещал и не мог остановиться, Монах же был тих и задумчив.

Около семи вечера тренькнул добродеевский айфон. Тот прижал телефон к уху и стал слушать.

На лице его отразилось изумление, и он беззвучно ахнул, уставившись на Монаха. Тот взглядом спросил: что?

Добродеев, прокричав:

– Спасибо, буду должен, – положил телефон на стол.

– Ну? – подтолкнул Монах. – Кто это?

– Мой инсайд. Бомба, Христофорыч! Володю Речицкого сегодня арестовали по подозрению в убийстве! Это же… охренеть! Каков поворот сюжета! Невероятно!

– В убийстве кого?

– Как это кого… – начал было Добродеев, но запнулся.