Женщина в голубом

– Кого, по их версии, он убил? Яника или его девушку? Или обоих?

– Я понял, что Яника… Он очень спешил, сообщил буквально на ходу.

– Но ты не уверен. Надо было уточнить. Твой инсайд – тот, который со стихами?

– Нет, тот вышел на пенсию. Этот краевед-любитель, мы с ним по пещерам.

– Перезвони!

Добродеев потянулся за телефоном. Набрал, прижал к уху.

– Не отвечает!

– Если Яник покончил с собой, то получается, Речицкий убил девушку, – сказал Монах. – Но не факт, и непонятен мотив. Он сказал, ее задушили, а Яник перерезал себе вены… самостоятельно или ему помогли. Ты говорил, они друзья?

– Друзья! Все знают. Вместе в школу ходили, Володя подкидывал ему на фонд.

– Думаешь, он мог? Ты его знаешь лучше. По-твоему, это самоубийство?

– Какое к черту самоубийство! – вскричал Добродеев. – Яник брал от жизни все! Вокруг него вертелись такие красотки… не передать. Он любил шикануть, одеться, смотаться в Испанию или в Таиланд, причем летал первым классом. Все время шутил… Шутки, между прочим, дурацкие. Как-то сказал, что у нас тренер из Японии набирает в борцы сумо, и он дал ему мои координаты. Я как последний дурак ждал звонка…

– Ты хотел в борцы сумо? – удивился Монах.

– Нет! Еще чего! Я хотел взять у него интервью, а он так и не позвонил. Расспрашивал всех, никто ничего. А потом оказалось, что Ребров пошутил, представляешь? Потом рассказывал всем, что я купился. Я с ним полгода не разговаривал, пока он не попросил прощения. А теперь его нет… – Добродеев пригорюнился. – Он был счастлив! Он нашел свою нишу, понимаешь? Совместил работу и хобби, не всем такое счастье. Я бывал у него в доме, перекидывались в картишки бывало. Это музей, Христофорыч! Картины, альбомы, бронза… шикарная библиотека. Коллекция фарфоровых статуэток, одна вообще восемнадцатого века. А мебель! Он умел жить.

– Может, заболел?

Добродеев пожал плечами.

– А ты веришь, что Речицкий убийца? Ты знаешь его много лет.

Добродеев снова пожал плечами, задумался, что было ему не свойственно, и сказал после паузы:

– С Володей никогда не знаешь. По характеру он бретер и дуэлянт, вспыхивает мгновенно, особенно когда выпьет. У него вечно приключения на пятую точку, еще с юности. Они с Яником учились в третьей школе, были неразлейвода. Яник – хитрован, был вроде ангела-хранителя, вытаскивал Речицкого… Вообще, в Янике всегда было что-то порочное, наглость… его не любили. Я учился во второй, между нами была вечная вражда. Молодые, безусые, дурные… – На лице Добродеева появилось растроганное выражение. – Гормоны, адреналин, драйв! Как мы дрались! Это… это поэма! Эпос!

– Ты тоже дрался? – спросил Монах.

– Ну… и я тоже, – сказал Добродеев, но как-то неубедительно, и Монах понял, что приятель соврал. – У Володи несколько приводов, его весь город знал. И вечные скандалы с женщинами, с замужними дамами, четыре раза женат… Другим и одного выше крыши хватает, а тут целых четыре! Ходили слухи, лет двадцать назад привлекался за поножовщину, сумел отмазаться. Пашка Рыдаев честно отработал свой гонорар. Я уверен, он и теперь его отмажет. Деньги страшная сила, Христофорыч.

– Если он виноват, – заметил Монах. – Может, и отмазывать не придется. Кроме того… – Он запнулся. – Кроме того, перерезать вены другу… как ты себе это представляешь, Лео? Морду побить – с его репутацией раз плюнуть, в это я готов поверить, а вот перерезать вены… – Монах с сомнением покачал головой. – Нет. Ты, например, смог бы перерезать мне вены?

– Христофорыч, о чем ты! Конечно, не смог бы.

– Вот видишь! Мне он, скорее, понравился, чем не понравился, – сказал Монах. – Открытый, такие не держат ножа за пазухой. Что видишь, то и получаешь. И пивко приличное. Никогда раньше не пил молодого пива, а тут попробовал. Еще мутное, не отстоявшееся, живое… Как он рассказывал о своей пивоварне! Знал процесс наизусть, каждую подробность. Но! Мухлевал, сукин сын. У него немец работал, пивовар, они на ножах были, тот, чуть не выдерживались технологии, орал: «Бурда!» Речицкий при мне послал его. Удивительно, что он продал завод.

– Между прочим, Яник его отговаривал. А он загорелся: лошадок хочу, хоть ты тресни! У него недавно сдохла какая-то очень дорогая кобыла, он ходил злой как черт. Потому и подрался с Артуром на вернисаже. Они друг друга ненавидят, Речицкий путался с его женой, когда выплыло, был страшный скандал, и она уехала из города. Потом вернулась, и они с Артуром помирились, но такое не забудешь. Тем более Речицкий все время на глазах и на языке. Артуру не везет с женщинами, второй брак, и снова неудачный. Они, конечно, помирились, но, сам понимаешь. Бывают ситуации, когда лучше разбежаться. Что делать будем, Христофорыч?

– В каком смысле? – спросил Монах лишь бы спросить.

Он собирался задать Добродееву тот же вопрос.

– В смысле убийства.

– Мало информации, да и та, что есть, спорная. Кто кого… непонятно. Надо бы разузнать побольше. Позвони еще раз майору, скажи, город на ушах, полно сплетен и слухов, надо бы успокоить общественность, дай хоть что-то для прессы. Скажи, что у тебя тоже есть, что сообщить. Главное, встретиться.