Женщина в голубом

– Ты веришь, что он мог… устранить его именно так? Давай-ка смоделируем ситуацию, Лео. Ты убил женщину, тебя шантажируют, ты принимаешь решение убить шантажиста, который, как ты обнаружил, в то же время твой близкий друг. Давай, Лео, действуй, напряги фантазию. Ты спец в криминальной хронике, всякого навидался. Давай! Мне интересно, как ты проделаешь всю операцию. В деталях, пожалуйста. Представь, что я тебя шантажирую, и ты приходишь разобраться. Ты звонишь в дверь, я спрашиваю: кто. Дальше! Ну! Поехали.

– Ну, я вхожу, говорю, давай посидим, я тут принес… А он… то есть, ты, говоришь, заходи, гостем будешь. Потом мы сидим и пьем в кухне, и я, допустим, подсыпаю тебе в коньяк…

– Вроде ничего не выявлено, – сказал Монах.

– Ну, тогда коньяк и пиво… В большом количестве.

– Он пил виски, бутылка была в ванной комнате.

– Ну или виски, не суть. Он… То есть ты, пьянеешь, и я тебя…

– Что?

Добродеев задумался.

– Тебе нужно меня раздеть, налить в ванну горячей воды, дотащить меня туда и погрузить. Или принести, исходя из того, что я ничего не соображаю, упитый до положения риз и самостоятельно передвигаться не могу. Потом взять мою бритву и… Ты готов поверить, что Речицкий способен на такое?

– По-твоему, самоубийство?

– Не все так однозначно, Лео. Не знаю. Если не самоубийство, то… месседж.

– Какой месседж?

– Не знаю. Убийца зачем-то устроил спектакль, технически трудный для исполнения. Зачем так сложно? Ну-ка?

– Месть? – предположил Добродеев.

– Возможно, месть. Им двигало сильное чувство. А что ты скажешь о характере убийцы?

– Ну, какой-то… одержимый. С отклонениями. Одержимый идеей мести!

– Именно! Сильное чувство. Ему мало убить, ему нужно шоу. Зрелище. Много крови! Враг захлебнулся собственной кровью, выставлен на обозрение… Даже иллюминация в квартире – шоу. Сцена. Софиты. Кроме того, Лео… – Монах замолчал.

– Что? – выдохнул Добродеев.

– На полу в прихожей нашли еще чью-то кровь. Причем, кровь не Речицкого. Одного этого достаточно, чтобы разбить обвинение Речицкого в убийстве Реброва. Как сказал мэтр Рыдаев, желающих потрогать Яника за шею было много. Даже разговор, который я случайно услышал, говорит о том, что у него были враги. Лично меня настораживает другое. Адвокат при всех его связях не мог заполучить копию записи и знает о том, что на ней, только со слов Речицкого. Почему?

– Почему? Да какая разница! Ну, увидел бы своими глазами… ну и что?

– Кроме того, Речицкий также не видел всей записи, а только куски. Ему не показали. Опять возникает вопрос: почему?

– Ну и как, по-твоему?

– Как по-моему? Запись очень низкого качества или повреждена, с провалами, иногда изображение очень темное…

– Ну и что? Куда ты клонишь?

– А подумать, Лео? Напряги серые клеточки. Ну? Никаких мыслей?

Добродеев уставился в пространство. Пауза затягивалась. Наконец он пожал плечами.

– Сдаешься? – ухмыльнулся Монах. – Речицкий не видел всей записи, Рыдаеву не показали… Ничего не светит?

Добродеев выглядел озадаченным.

– Я понимаю, Лео, сочинять легче, чем думать. По одной-единственной причине: на записи нет сцены убийства! Потому ее не хотят показывать адвокату и не показали подозреваемому.

– Тогда о чем речь? Если нет сцены убийства…

– Она предполагается. Антураж, мизансцена, то, как он судорожно собирал одежду, его собственные показания… Все за то, что он совершил убийство. Но главной сцены у них нет.

– Подожди, ты думаешь, это не он? Ты думаешь, убил ее кто-то другой? – Добродеев снова задумался. – А что… очень может быть, – пробормотал. – Допустим, вернулся ее парень… Потому и на записи ничего нет. А кто вырезал сцену убийства?

– Никто. Качество слабое, как я уже сказал, и она просто выпала, понимаешь? Случайность. Запись – косвенная улика, она имеет смысл только вкупе с показаниями самого Речицкого. А он верит, что убил. Верит! Что именно произошло, не помнит, был пьян. Помнит только, что была размолвка, она его оттолкнула, и он ее ударил. Насчет кого-то другого… черт его знает, Лео. Пока туман. Давай ввяжемся, а там посмотрим. Не будем множить сущности… пока.

– Что будем делать, Христофорыч?

– Покопаемся, Лео. Речицкий сказал, что она несколько лет ему снилась, что она зарыта где-то, как падаль… Я обещал найти ее. Пусть хоть похоронит по-человечески. Посмотрим, что удастся выудить.

– Похоже, сломался, – заметил Добродеев. – Сильный характер, драчун, скандалист – и сломался…

– Драки и убийство далеко не одно и то же, Лео.

Добродеев кивнул, соглашаясь, и сказал:

– Христофорыч, мы можем поговорить с кем-то из девушек Реброва, спросить, правда ли, что он давал наводку на денежных тузов… как-то так.

– Интересная идея, – заметил Монах. – Можно попробовать. Только вряд ли признаются. Кто же в таком признается? Я бы на их месте не признался. А ты? Пусть майор с ними говорит, у него полномочия.

Добродеев подумал и спросил:

– А куда он дел труп?

Монах передернул плечом: мол, мало ли, куда.

Сказал после паузы:

– Ты рассказал Мельнику о телефонном звонке Реброва?

– Нет! Он бегает от меня. Я набирал его раз десять, и облом. Но я его додавлю. С чего начнем? – деловито спросил Добродеев.