Женщина в гриме

– Однако скажите-ка мне… Однако скажите-ка мне, – продолжал он, – однако вы знаете, он очень хорош, этот Марке… Вы знаете, это очень удачная возможность, Марке этого периода за пятьдесят тысяч долларов… Фу-ты, ну-ты, да вы молодец, месье Пейра: таскать за собой это дело, засунув между двух рубашек, зубной щеткой и смокингом, по-настоящему шикарно, не то что катать в чемодане на колесиках десять поплиновых костюмов, как я… Вы, старина, видимо, опасались, что для удовлетворения ваших художественных потребностей пейзажа вам будет мало?

– Картина свалилась мне в руки лишь в самый последний день, – проговорил Жюльен отрешенно. И озабоченно.

Список потенциальных покупателей все более и более сокращался… Нет, он не может сделать это с Симоном, Эдмой, это было бы гадко; оставались нотариус, мадам Бромберже, американец, Дива либо Кройце… Но у последнего карманы явно были на замке. Тем не менее было бы хорошо, если бы ему удалось продать столь прекрасную подделку… а нужно это для того, чтобы увезти Клариссу на десять дней в какое-нибудь комфортабельное местечко, на десять дней, по истечении которых либо она станет навсегда безразлична к комфорту, либо комфорт уже ничего не изменит в их отношениях.

– Как вы все это находите, Кларисса? – спросил Симон с умным видом.

А Кларисса улыбнулась Жюльену, прежде чем ответить:

– В целом неплохо.

Тот же повернулся к ней и тихо спросил: «Ну что?», а тем временем Симон, прикрыв глаза ладонью, подошел поближе и склонился над картиной с видом утонченного знатока, вытащенного из какого-то дурного фильма. Он убежденно кивнул головой, словно подтверждая собственные мысли – до поры до времени тайные, – а потом с отрешенной и слегка усталой улыбкой ценителя, достигшего совершенства в своем эстетизме, вновь обратился к Жюльену.

– Да, – проговорил он, – это прекрасный период, и для этого периода цена невелика. Должен вам сказать, что это вещь удачная, цветовая гамма очень неплоха… это вам не гуашь…

Выражение лица Жюльена, должно быть, показалось Клариссе неотразимым, ибо она без лишних слов развернулась, направилась в ванную и затворила за собой дверь. Двое мужчин остались наедине и, забыв о картине, Симон Бежар переводил взгляд с Жюльена на дверь ванной, с двери ванной на постель, а с постели на Жюльена с тем же выражением восхищенного одобрения, с каким только что рассматривал Марке, правда, с оттенком похотливости. Перед этими проявлениями мужской солидарности Жюльен остался холоден. Но холодность никогда не могла заставить Симона Бежара отступить.

– Поздравляю, старина, – проговорил он сценическим шепотом, да так громко, что его можно было бы услышать через три переборки. – Поздравляю… Кларисса, уфф, она почти совсем смыла краску… Отличное приобретение, старина, наподобие Марке. У вас два великолепных приобретения, месье Пейра, и ни одно из них не фальшивка…

И Жюльен, который при других обстоятельствах двинул бы Симону по физиономии, согласился, вопреки собственной воле, с утверждением «не фальшивка», ибо это отвечало его желаниям.

– А как у вас с Ольгой? – кратко осведомился он и сразу пожалел, что задал этот вопрос, ибо с лица Симона тотчас же сошли похотливость и задор, и оно стало кирпично-красным.

– Дела идут, – процедил он сквозь зубы, но тут же ободрился: – Старина, я, увы, не в состоянии забрать у вас Клариссу, но картину я у вас заберу. Это, по крайней мере, вещь солидная. Если не нанесут сильный удар, а в кино такое случается, то она станет для меня гарантией на черный день, чтобы у меня было, на что утолить жажду. А утоление жажды у Фуке кусается… Что у вас на душе, старина? О чем вы думаете?

– Я бы предпочел подождать прибытия сертификата от австралийского продавца, – пробормотал Жюльен, презирая себя за собственную слабость. – Я-то знаю, что все в порядке, но следовало бы ознакомиться с документами… В худшем случае я дождусь их по прибытии в Канны. Но клянусь, за вами сохраняется первоочередность, – внезапно заторопился он, легонько подталкивая Симона Бежара к двери.

Тот было запротестовал, заговорил о коктейлях, но тут вспомнил о тайной любви Жюльена, рассыпался в извинениях и удалился с деланной поспешностью, гораздо более неловкой, чем попытка совместно провести время по-мужски. После его ухода Жюльен налег на дверь и запер ее на задвижку. Из ванной не раздавалось ни звука. Кларисса в своем убежище даже не закурила, и Жюльен, какое-то время нерешительно постояв на пороге, перед этой загадочной темнотой, в которой белело тело Клариссы, направился прямо к ней, выставив вперед руки жестом самозащиты и мольбы одновременно.