Женщина в янтаре

— Да, знаю, по всем предметам я должна получить А, чтобы не лишиться стипендии, — говорю я, делая вид, что не поняла ее.

— Ты получишь все А, я всегда получала. Нет, я хочу сказать — не допускай, чтобы что-то могло помешать тебе получить образование. Ничто и никто. Помнишь стихотворение Скалбе о том, что богатства души никому не отнять? Не позволяй ни одному мужчине встать на твоем пути!

Я теряю терпение, я хочу выскочить из комнаты, прежде чем она заговорит о замужестве, о том, как оно опасно, о том, что тогда женщина всю жизнь обречена таскать дрова, воду из колодца, чистить кастрюли, угождать мужу. Она, которая перечитывает «Анну Каренину», напевает грустные мелодии и говорит о стройных русских офицерах в белых мундирах, хочет, чтобы я отказалась от мечты о романтических приключениях. Откуда в ней такие противоречия? Я узнаю любовь и страсть, я не смирюсь с серой жизнью, у меня все будет совсем иначе.

— Не выходи замуж, — шепчет она изредка, когда мы готовим крохотные аппетитные бутерброды для членов церковного правления и прочих гостей, приглашенных на папин день рождения. — Так и пройдет вся жизнь у плиты. Разве не лучше сидеть в гостиной, философствовать, делать вид, что подносы с едой появляются как по мановению волшебной палочки, что их готовят ангелы женского рода, которые счастливы, что могут услужить смертным мужчинам.

Я открываю дверь, чтобы уйти.

— Еще одна вещь.

— Да.

И она говорит именно то, чего я ожидала.

— Никогда не выходи замуж.

16. МОЙ ПЕРВЫЙ АМЕРИКАНЕЦ

Я увидела его, когда ждала своей очереди, чтобы записаться на курсы первого года обучения. В очереди я всегда считаю, сколько человек впереди, и воображаю самое ужасное. Меня не примут, я не наберу требуемого комитетом по стипендиям количества зачетов, выяснится, что я мошенница, что мне не полагается стипендия, и мне с позором придется уйти из университета. Сначала пригласили студентов старших курсов, очередь долго не двигалась, потом зашевелилась и снова замерла.

Он, не обращая внимания на первокурсников, прошел мимо, к контролеру, проверявшему удостоверения личности, и стал с ним о чем-то разговаривать. Стройный, смуглый, темные горящие глаза над высокими скулами. Лицо можно было бы назвать красивым, если бы не решительное, даже жесткое выражение узкогубого рта. Его отличала какая-то военная выправка, плечи твердые, прямые, словно сквозь них пропущен металлический штырь. Но поведение его совершенно не соответствовало облику — подобострастное, чуть ли не льстивое. Темные вьющиеся пряди касались воротничка поношенной рубашки, на нем джинсы и ковбойские сапоги, а не брюки со стрелкой и мокасины, как на других студентах.

Я смотрю на него и, прежде чем успеваю отвести глаза, наши взгляды на мгновение скрещиваются. Мелькает мысль, что он, пожалуй, красив, даже достоин внимания. Что-то в нем кажется мне таким знакомым, что приходится одернуть себя, чтобы не поздороваться. Я знаю, что никогда раньше его не встречала, и все-таки убеждена, что где-то когда-то знала его или кого-то очень на него похожего. Я не могу вспомнить, где, но сходство это и притягивает и отталкивает.

Ему никак не удается доказать, что он старшекурсник, но он продолжает уговаривать контролера пропустить его через турникет вне очереди.

— Уж нам ли с тобой не знать эту вшивую систему, приятель, — говорит он. — Не первый год по жизни крутимся.

Он вызывающе поворачивается спиной к очереди и театрально шепчет, так, что некоторые слова — особый случай, польза для всех, взрослый, а не какая-то мелюзга из колледжа — можно ясно расслышать. Контролер вначале трясет головой, но в конце концов сдается. Они долго о чем-то шепчутся, разговор изредка прерывается шутками и смехом. Наконец контролер посторонился и пропустил его через турникет. Кто-то в очереди возмущается, кто-то вздыхает. Контролеру немного неловко, он принимается свистеть, делая вид, что ничего не слышит. Когда через полтора часа, записавшись на все курсы, я выхожу из спортзала, он перегораживает мне дорогу.

— Здравствуй, — говорит он. — Я Джо. Рад познакомиться. Ты, кажется, тут единственная, кто хоть что-то смыслит.

И протягивает мне руку.

Я медлю. Я снова испытываю чувство завистливого восхищения, которое ощутила, когда ему все же удалось пройти без очереди.

— Кретины, — кивает он в сторону моих сокурсников. — Стадо баранов.

У меня перехватывает дыхание, его слова ошарашивают меня, как и его отношение.

— Нет, и не пытайся, — продолжает он, — нет смысла их защищать. Ты девушка красивая, я же вижу — кашемировый свитер и потрясающий жемчуг, доказательств не требуется. Могу поспорить, ты из лучшего университетского женского клуба?

Он не дает мне возможности ответить.

— Ну, ладно, — продолжает он, — не буду я хамить, раз тебе не нравится.

В смущении я опускаю глаза. Чувствую, как легкий румянец на шее темнеет и поднимается над воротником джемпера из синей шерсти, украшенным искусственным жемчугом.

— Скажу то же самое, но более изящно, раз тебе хочется. Например, ты просто чудо как хороша.