Женщина в янтаре

Было бы здорово прятаться в такой кухне от насмешек американских детей. Миссис Чигане подсказала бы мне, что делать. На помощь мамы я особо не надеялась.

Когда картошка почти готова, миссис Чигане говорит, что у нас закончились салфетки. Мы боимся пользоваться полотняными из буфета миссис Маккормик, вдруг мы их испачкаем так, что пятна нельзя будет ни отстирать, ни отбелить. Кто-то замечает, что можно обойтись и без салфеток, годами ведь обходились без них. Но миссис Чигане знает, что делает. В Латвии салфетки были, без них никогда не садились за стол, к тому же бумажные салфетки — это чисто по-американски, а ужин сегодня как-никак торжественный.

Таливалдис, друг/родственник/любовник? миссис Чигане, взялся сходить в магазин тысячи мелочей Хука. Это молодой плечистый мужчина, ему чуть больше двадцати, у него приятная улыбка, по любому поводу краснеет. Он всего на несколько лет старше Яутрите, дочери миссис Чигане. Миссис Чигане не объяснила, какие их связывают отношения, хотя Таливалдис вместе с матерью и дочерью живет на веранде.

Миссис Чигане печатными буквами пишет на листочке NAPKINS, салфетки, вытаскивает две монетки из ящичка и, прежде чем отправить Таливалдиса, плюет на платочек и стирает с его щеки пятно.

Обеденный стол миссис Маккормик сервирован. Посуда на белой скатерти блестит, курица пахнет восхитительно. Мужчины шутят, интересуются, кто будет его соседкой по столу. Миссис Чигане усаживает детей в одном конце стола, но я, слава Богу, не в их числе. Она указывает на женщину, потом на мужчину, снова на женщину.

— Среди роз торчат шипы. Ну, кто из мужчин будет следующим?

Все смеются.

Таливалдис возвращается запыхавшийся и протягивает бумажный пакет профессору Бриедису. Тот разрывает синюю упаковку и вынимает толстые хлопчатобумажные прокладки, которые больше похожи на бинты, чем на салфетки. Миссис Чигане останавливает его.

— Идиот, — говорит она и вырывает пакет у него из рук. — Болван.

Но тут же спохватывается.

— Извините, профессор, я вынуждена отобрать у вас это.

Профессор Бриедис не сдается, показывает на четкую надпись на пакете — Napkins. Таливалдис бросается ему на помощь, тыча в слово, написанное на бумажке.

— Два болвана, — говорит миссис Чигане. — Извините, профессор, что я вас так назвала, извините, excuse me.

Она вырывает пакет у него из рук, отпихивает Таливалдиса с дороги и исчезает в кухне. Мама собирает остальные прокладки и следует за ней.

Воцаряется томительная тишина. Женщины смотрят в пол, мужчины молчат, дети ничего не поняли. Бледный заносчивый шестнадцатилетний Эгил, которого мы с Беатой, когда он не слышит, обзываем профессорским сосунком, победно ухмыляется.

Открывается кухонная дверь, выходит миссис Чигане, в одной руке у нее кувшин с молоком, в другой — гора белых, плотных, прекрасных хлопчатобумажных салфеток, которые все боялись трогать.

Когда молчание затягивается, она произносит:

— Мы их выстираем и выгладим, в конце концов, в прошлый раз мы их тоже сами стирали. А если и останется какое-нибудь пятнышко, придется сказать — excuse me.

Она смеется. Потом ерошит Таливалдису волосы.

— Иди, садись рядом, мой шипик.

Поворачивается к нам с Беатой. Мы стыдливо прячем глаза, потому что знаем, что маме тоже неловко.

— Ну, девочки, — смеется миссис Чигане. — Тренируйтесь! Excuse me. Ну, произнесите же! Excuse me.

Все смеются. Я готова расстаться со всем на свете, лишь бы моей мамой была миссис Чигане.

Миссис Чигане отводит меня в публичную библиотеку Индианаполиса, это внушительное серое здание, занимающее целый квартал. Наши шаги отдаются на мраморном полу, когда мы проходим сквозь похожие на пещеры комнаты и вдоль длинных галерей.

Она ведет переговоры с пожилой библиотекаршей с синими волосами, которая окидывает меня недоверчивым взглядом. В конце концов библиотекарша выразительно вздыхает и принимается что-то печатать. Она отстукивает буквы, снова вздыхает, отстукивает что-то еще и протягивает мне желтую карточку.

— Thank you, спасибо, — говорю я ей мысленно. Это первые два английских слова, которым в лагере научила меня госпожа Саулите. Миссис Чигане, когда я произнесла их в автобусе, сказала, что правильно. Th произнести трудно, потому что в латышском языке такого звука нет, но миссис Чигане меня уверяет, что я произнесла почти верно. И все равно сейчас я не осмеливаюсь ничего сказать.

— По этой карточке ты можешь взять домой три книги, какие хочешь и когда хочешь. Через две недели ты должна их вернуть, а потом возьмешь следующие три. И не слушай, если она будет говорить что-нибудь другое, — шепчет мне миссис Чигане.