Женщина в янтаре

Но я знаю, что сделать мне это придется. Не смогу же я вечно скрывать от родителей, что мы с Джо поженились. Господи, только бы они это перенесли, только бы с этим справились. Еще один удар для родителей, и в этом повинна буду я.

— Да что с тобой? — Джо тащит меня за руку. Он злится, моя нерешительность ему опротивела. От меня требуется послушание.

— Ничего. Я иду.

Он уже на пороге, стучит в дверь.

Бабушка глянула в окошко, покачала головой и исчезла. Джо тащит меня и снова стучится:

— Как ты думаешь, они нас угостят? Проклятье, сейчас бы чего-нибудь выпить, а то стой тут на улице, жди, пока они откроют. Они что, не соображают, что мы тут мерзнем, как собаки? Они что, ненормальные?

— Бабушка тебя не узнала, — говорю я, подхожу и тихонько стучу в дверь.

— Ну-ну! Притворяется, что не узнала. Еще как меня узнала! Они меня не выносят только потому, что я американец. И эта твоя чокнутая мамаша, Бог знает, что она вытворит. С ней уж точно падучая приключится, что бы я ни сделал.

— Нет…

— Ну, признайся же, что я им не нравлюсь. Я стараюсь всем угодить, но никому не нравлюсь. Я же вижу.

Внезапно он показался мне трогательно юным и испуганным. Он нуждается во мне, в моей поддержке.

— Все обойдется, — я провожу рукой по его спине. Мой долг защитить его. — Ты им понравишься, поверь мне, — подбадриваю его я. — Скорее всего, ты им понравишься. Через некоторое время.

Но я знаю, что этого не произойдет.

— Предрассудки, — говорит он. — Всю жизнь они мне отравили. Если честно, не предполагал я, что мне придется столкнуться с ними в собственной семье. Проклятье, вот уж не думал, что родители моей жены будут вести себя так, ладно уж кто бы, но только не они.

— Прости, — я продолжаю гладить его по спине.

Он колотит в дверь черным ковбойским сапогом.

— Ничего, ничего, — произносит он угрожающе. — Ты с настоящими трудностями не сталкивалась. Мои родители после того, как мне исполнилось шестнадцать, ни цента мне не дали, а тебе все стипендии на серебряном блюде поднесли. Подумаешь, проблема — сказать старухе, что вышла замуж. Настоящая женщина только радовалась бы, но не ты. Зануда!

Я понимаю, что он снова рассердился, и начинаю винить себя. Будь вся проблема в том, что Джо американец, и мне бы возмущение придало сил. Но, не оскорбив его, я не могу ему объяснить, что моя мать презирает в нем все. Я молча глажу его по спине и клянусь, что буду его защищать.

Мы с Джо сидим на диване в гостиной, ждем, когда мама вернется из «La Rue». Папа у себя в комнате, дверь полуоткрыта. Однажды он плакал, когда мне было семь лет, и вот он плачет снова, когда узнает, что я вышла замуж за Джо.

— Как могла ты нас так огорчить? — бросил он мне с упреком. — Что скажут люди?

Мне нечего ответить.

Папе каждый вечер звонят люди — одни ищут работу, другие просят разрешить спорный вопрос, третьи собираются пожениться; сегодня происходит то же самое. Когда он говорит по телефону, голос у него нормальный, даже чуть веселый, и я чувствую, что меня отпускает. С папой все будет в порядке, во всяком случае, я его не так огорчила, чтоб он не мог разговаривать. После каждого звонка он выкрикивает в мой адрес еще несколько вопросов, на которые у меня нет ответа.

— Черт побери, что он говорит? — шепчет Джо. — Терпеть не могу эту тарабарщину. Почему он не говорит по-английски? Он что, меня не видит?

— Он хочет знать, за что я нанесла им такое страшное оскорбление.

— Оскорбление? Какое оскорбление? — шепчет Джо уже громче. — Что тут оскорбительного? Мы любим друг друга, мы поженились, вот и все. Что здесь страшного, наоборот, все жутко романтично. Нормальные люди только бы радовались.

Он вскакивает:

— Я скажу ему, что он ведет себя, как ненормальный.

— Пожалуйста, — шепчу я, — ну пожалуйста, не говори ничего. Давай об этом позже.

— Ну, и еще кое-что, — продолжает Джо, садясь, — он ничуть не переживает. Ему важно лишь то, что скажут люди. На нас ему наплевать, ты ему совершенно безразлична. Я единственный, кого ты интересуешь. Надеюсь, это до тебя дошло?

Я киваю. С минуту я обдумываю версию Джо, и ощущение собственной вины исчезает.

— Что-то я по тебе этого не замечаю. Терпеть не могу, когда ты сидишь с таким кислым лицом. Ну, улыбнись хотя бы.

На моем лице появляется подобие улыбки.

— Когда твоя старуха притащится домой?

— Моя мама, — машинально поправляю я.

— Тоже мне, аристократы! Твоя мать. Когда она явится? Нам что, вечно тут сидеть? Он что, и выпить нам ничего не предложит, не угостит на радостях? Ну, это-то уж мог бы сообразить.

— Пожалуйста, Джо, — шепчу я, — не надо его еще больше расстраивать. Дождемся мамы, а потом пойдем.

— Хорошо, — нехотя соглашается Джо, — но любой приличный человек…

Я слушаю, как тихо щелкает замок, как медленно, со скрипом поворачивается ручка, как вздыхают старые дверные петли.

Мама поднимает глаза, замечает Джо, но никак не реагирует. Она поворачивается ко мне.

— Что ты натворила? — спрашивает она.

— Я…

— Ты безусловно что-то натворила? Что?

Джо встает передо мной.

— Мы поженились, — победно заявляет он. — Я на ней женился.