Женщина в лунном свете

– Работайте кулачком, – велела ему энергичная кудрявая Соня и туго затянула жгут на Ивановой руке. – Сейчас будете как новенький, – сказала она и ловко вколола иголку ему в вену. Было не больно, но чуть-чуть неприятно. – Ну вот, – она выдернула шприц, смазала место укола ваткой, пропитанной спиртом, и заклеила пластырем, – порядок. Завтра утром еще один.

– И сколько всего?

– Пока десять дней. А там, как доктор скажет.

– Понятно.

Иван покинул процедурную. Ему показалось, что чувствует он себя значительно бодрее. Идти во всяком случае было легче, и Иван вдруг ощутил, что проголодался. Он добрался до палаты и, достав из холодильника свои нехитрые припасы, соорудил бутерброд с сыром. Сходил в столовую, налил себе кипятка, заварил чаю и, вернувшись, с удовольствием принялся за еду. Серега, глядя на него, тоже захотел подкрепиться.

Они сидели, чаевничали и говорили за жизнь. Иван чувствовал, как обида на Машу постепенно проходит, уступая место радости, что она тут, в Москве, все-таки приехала, не бросила его в трудную минуту. Серега рядом уютно жевал бутерброды, и Иван невольно разоткровенничался, стал рассказывать ему про Нину, про то, как они познакомились, как жили, как внезапно и грозно вмешалась в их жизнь неумолимая болезнь. Серега внимательно слушал, время от времени поскребывая щетинистую щеку и сочувственно кивая.

8

С этого дня Иван стал медленно, но верно идти на поправку. Серегу вскоре выписали, и Иван каждое утро гулял один в больничном парке. Маша приходила ежедневно, приносила полные сумки продуктов, благо Трефилов расширил строгую Иванову диету и разрешил ему питаться разными вкусностями.

На место Сереги положили новенького, пожилого лысого мужика с панкреатитом. Лысого звали Николаем, дружелюбием Сереги он не отличался, целыми днями лежал в кровати и смотрел спортивные передачи на планшете или разгадывал кроссворды. Его навещала жена, полная, румяная женщина, пахнущая крепкими до приторности духами. Она подолгу сидела в палате, что-то шептала мужу на ушко и тонко визгливо хихикала. После ее ухода в воздухе долго витал резкий, тошнотворно-сладковатый запах. Ивана они оба раздражали непомерно. Он еще острей чувствовал свое одиночество и старался уйти из палаты и не возвращаться как можно дольше.

Сентябрь меж тем подошел к концу, зарядили дожди, листья кленов покраснели и начали опадать. Однако Иван все равно шел на улицу. Маша подарила ему зонт, красивый, дорогой, черный с перламутровой тростью, и он часами прогуливался по аллее, топча ботинками золотисто-багряную листву и разглядывая покрытое тучами небо. Для тех же моментов, когда дождь переставал, Иван облюбовал скамейку недалеко от своего корпуса, крепкую, недавно выкрашенную в зеленый цвет. Это была та самая скамейка, на которой они когда-то сидели с Серегой. Теперь Иван сидел тут один и с интересом наблюдал за жизнью больницы. Мимо проходили больные, особенно много их было почему-то из травматологии – все в гипсах и повязках, с костылями и палками. Днем в обед пробегала стайка симпатичных медсестер, и Иван даже запомнил некоторых по именам. Ближе к вечеру по аллее шли врачи, закончившие дежурство. Они направлялись к стоянке, где были припаркованы их автомобили. Постепенно Иван привык к своему занятию, оно было для него сродни кино и здорово отвлекало от тягостных мыслей…

А потом неожиданно наступило бабье лето. Дожди прекратились, на небе не было ни единого облачка, клены приосанились и передумали терять листву. В один из таких дней к Ивану пришла Маша, и они долго сидели на скамейке, говорили обо всем – о Нине, о Юльке, о Машином детстве.

– Ты только не спеши уезжать, – попросил ее Иван. – Побудь еще немного. Потом ведь неизвестно, когда сподобишься.

– Я не уезжаю, – успокоила его Маша. – Дождусь, пока тебя выпишут.

При мысли о выписке и возвращении в пустую квартиру Ивану снова стало тоскливо. Маша ушла, а он продолжал сидеть на скамейке, и в голове у него были невеселые мысли…

– У вас не занято? – Приятный женский голос вывел его из раздумья.

Иван поднял глаза – прямо перед ним стояла женщина, примерно его ровесница или чуть младше. Она была одета в длинный цветастый халат, поверх него – небрежно наброшенная куртка, на ногах уличные туфли без каблука. Лицо у женщины было миловидным, но бледным, под глазами тени, а сами глаза редкого зеленого цвета. Все это Иван успел рассмотреть в одно мгновение, так как незнакомка стояла совсем близко.

– Садитесь, конечно. – Он на всякий случай подвинулся, хотя сидел и так с краю.

Женщина села, закинув ногу на ногу и уронив на колени изящные худые руки с длинными, красивыми и хрупкими пальцами.

– Гуляете? – спросила она Ивана чуть погодя.

– Да, сижу вот.

Он ощущал неловкость и одновременно какое-то странное возбуждение. Незнакомка была явно интересной внешне, в ней чувствовались порода и шарм. Этого никогда не было в Нине, хорошенькой от природы, но простоватой, курносой и широкоскулой. Иван боялся таких женщин, они были ему непонятны и вызывали смущение.