Женщина в окне

Час назад на землю опустились последние снежинки, и теперь полуденное солнце парит в пронзительно-голубом небе – небе, созданном «не для согревания тела, но единственно для услаждения глаза», как писал Набоков в «Подлинной жизни Себастьяна Найта». Я составила собственную программу чтения. Больше никаких удаленных клубов книголюбов.

Действительно – услаждает глаз. Как и улица внизу, белоснежная, ярко сверкающая на солнце. Утром выпало очень много снега – объявили, что толщина покрова достигла четырнадцати дюймов. Я часами смотрела из окна спальни, как он валит – заносит тротуары, заметает ступени, превращает в сугробы цветочные ящики. После десяти из дома оживленной стайкой высыпали четверо Греев. С радостным визгом они под снегопадом протоптали дорожку по кварталу и скоро пропали из виду. А на той стороне улицы на крыльце своего дома, восторгаясь погодой, появилась Рита Миллер с кружкой в руке, закутанная в халат. За ее спиной нарисовался муж, обнял Риту, положил подбородок ей на плечо. Она поцеловала его в щеку.

Кстати, я узнала ее настоящее имя – мне сообщил его Литл, после того как расспросил соседей. Сью. Я была разочарована.

Сквер теперь похож на искрящееся заснеженное поле. Прямо за ним сгорбился под ослепительным небом дом с закрытыми ставнями – наиболее ярые газеты окрестили его «дом за четыре миллиона долларов, в котором жил подросток-убийца»! Я знаю, он стоит меньше, но «три миллиона четыреста пятьдесят тысяч долларов» звучит не так привлекательно.

Дом пустует уже несколько недель. В то памятное утро Литл навестил меня во второй раз – после прибытия полиции, после того как фельдшеры скорой помощи забрали тело. Его тело. Детектив сказал, что Алистер Рассел был арестован по обвинению в соучастии в убийстве. Как только он услышал про сына, сразу сознался. По его словам, все произошло так, как описал Итан. Очевидно, Алистер сломался. Джейн оказалась более стойкой. Интересно, что́ она знала – и знала ли она.

– Должен перед вами извиниться, – качая головой, пробормотал Литл. – И Вэл – господи, она тоже просит прощения.

Я приняла их извинения.

На следующий день Литл снова заехал ко мне. Все это время журналисты стучали в дверь, осаждали домофон. Я игнорировала их. Уж что-что, а за последний год я хорошо научилась игнорировать внешний мир.

– Как поживаете, Анна Фокс? – спросил Литл. – А это, должно быть, знаменитый психиатр?

Вслед за мной из библиотеки вышел доктор Филдинг. Теперь он стоял рядом со мной, рассматривая детектива, и, видимо, был поражен – уж больно велик этот Литл.

– Рад, что у нее есть вы, – пожимая доктору руку, сказал детектив.

– Я тоже рад, – ответил доктор Филдинг.

И я тоже. За прошедшие шесть недель я обрела уравновешенность и ясность сознания. Что касается светового фонаря, то его починили. Профессиональная уборщица навела в доме идеальную чистоту. Лекарства я принимаю как положено. Пью меньше. По сути дела, не пью совсем, отчасти благодаря кудеснице Пэм. Она носит татуировку.

– Я имела дело с очень разными людьми в очень разных ситуациях, – заявила она во время первого визита.

– Это может быть совершенно новая ситуация, – сказала я.

Я пыталась извиниться перед Дэвидом – звонила ему раз десять, но он не ответил. Интересно, где он, все ли у него хорошо. Под кроватью в цокольном этаже я нашла его наушники. Взяла их с собой, засунула в ящик стола. На тот случай, если он все-таки перезвонит и…

Несколько недель назад я вновь вступила в «Агору». Это мое племя, нечто вроде семьи. «Клянусь делать все возможное для исцеления и поддержания здоровья моих пациентов…»

Я стараюсь не поддаваться Эду и Ливви. Не всегда получается, не каждый раз, – порой, когда слышу их по ночам, я бормочу что-то в ответ. Но разговоры окончены.

Глава 100

– Давай.

Рука у Бины сухая. У меня наоборот.

– Давай-давай.

Она распахнула дверь в сад. Задувает пронизывающий ветер.

– Ты сделала это на крыше под дождем.

Но тогда было другое. Я боролась за свою жизнь.

– Это твой сад. При солнечном свете.

Верно.

– И у тебя на ногах теплые ботинки.

Тоже верно. Я нашла их в кладовке. Не надевала их с того вечера в Вермонте.

– Так чего же ты ждешь?

Ничего – я больше ничего не жду. Я ждала возвращения близких – они не вернутся. Ждала, когда пройдет моя депрессия, – она пройдет только при усилии с моей стороны.

Я ждала возвращения в мир. Теперь это время пришло.

Теперь, когда солнце ярко освещает мой дом. Теперь, когда у меня ясная голова и острое зрение. Теперь, когда Бина ведет меня к двери.

Она права – я сделала это на крыше под дождем. Я боролась за свою жизнь. Значит, я не должна желать смерти.

И коль скоро я не хочу умирать, я должна начать жить.

– Чего же ты ждешь?

Раз, два, три, четыре.

Бина отпускает мою руку и входит в сад. По снегу тянется цепочка ее следов. Оборачивается, манит меня:

– Давай.

Я зажмуриваюсь.

Открываю глаза.

И делаю шаг к свету.

Благодарности

Дженнифер Джоел, другу, агенту и бесценной советчице.

Фелисити Блант, за ее чудеса.

Джейку Смит-Босанкею и Элис Дилл, которые открыли передо мной мир.

Командам ICM и «Curtis Brown».