Женщина в жутких розочках

Если бы Джульетта (или Маша Троекурова) состарилась – она бы, наверно, выглядела именно так: миниатюрная беленькая старушка. Причёска – сиреневый волосок к волоску, губы тронуты бледной помадой. Опрятный бежевый костюм, и газовый шарфик повязан с кокетством. Ленинградка – это навсегда.

Ничем таким они, боже упаси, не занимались в своём гнёздышке – просто уже не могли без встреч. Он говорил, как ему легко с ней дышится: будто ко рту поднесли кислородный шланг. Прощаясь, Майя наказывала ему беречь сердце, не простужать слабые бронхи, и кутала его в шарф. Он дышал ей на сухие ручки, и тщательно натягивал перчатки, обувал каждый пальчик в тесное шерстяное платьице.

Сквозь сон Майя услышала визг тормозов за окном. Хлопнула парадная дверь, послышались шаги по лестнице. Треск звонка. Недоумевающий сын вышел из спальни, натягивая пижамные брюки. Вошли люди.

– Такая-то, прописана там-то? Почему не проживаете по месту прописки? Нарушение паспортного режима. Вот ордер на обыск.

Из компьютера извлекли жёсткий диск. Как удобно: раньше бы пришлось громить всю комнату – сейчас достаточно вытащить маленькую штучку.

– Потрудитесь собрать необходимое. Документы, пара белья, туалетные принадлежности.

Майя прихлопнула ладошкой рвущийся крик, вскочила. Никого нет в комнате, за окном тихо падает снег, горит зелёный ночничок. Приснилось.

– Знаешь, я скоро умру.

– Ну вот, выдумала. Это на тебя не похоже: ты уподобляешься дворовым старухам.

Гаражный кооператив за неуплату отключили от центрального отопления. Пришлось забраться в машину и включить печку. Она рассказала сон, он посмеялся: «Поменьше пасись на форумах: после них и не такое приснится». Она упрямо повторила:

– Виток завершён. Вот увидишь, я скоро умру. Ты не плачь обо мне. У нас с тобой была такая длинная жизнь.

– Виток какой-то. Ты кто, космонавт?

– Я гвоздик твой в сердце, – укоризненно, тихо напомнила она.

Их нашли утром: взявшимися за руки, уснувшими с детским безмятежным выражением на лицах. Отравление выхлопными газами.

Его жена заявила, что пальцем не коснётся похорон этого старого похотливого кота. Но, что бы они ни кричала, хоронить по-человечески всё равно надо.

Убрали, как положено, поплакали. Понесли к перекрёстку – там провожающих ждали катафалк и автобусы. А навстречу из переулка текла другая процессия. Несли Майю в её любимом бежевом костюме, в неизменном воздушном шарфике.

Произошла заминка, смятённые ахи-вздохи, перешёптывания, многозначительные переглядывания и покачивания головой. Носильщики никак не могли разминуться в тесном переулке, и некоторое время он и Майя плавно покачивались и плыли рядом.

После кое-как разобрались. Две смешавшиеся, перепутавшиеся толпы сердито упорядочились, нашли своих, рассосались, расселись в своих транспортах и поехали в разные концы кладбища. А потом – помянуть в кафе, в разные микрорайоны.

А в городе ещё долго говорили, что вот-де, хоть так в последний разочек нашли способ свидеться.

СКЛЕРОЗОЧКА МОЯ

В ушах Розы Наумовны – крупных, мясистых, с мочками, оттянутыми тяжёлыми серебряными серьгами, – с некоторых пор поселился Мировой Океан. Сначала океанский прибой звучал приглушённо, издалека – как будто к ушам приложили привезённые с юга раковины. Потом гул стал нарастать. Океан волновался, набирал силу, перекатывал валуны, грозно рокотал, бился могучими прибоями о барабанные перепонки. Сквозь него всё труднее было расслышать человеческие голоса.

«Высокий холестерин, – сказали в районной поликлинике. – Начальные признаки атеросклероза головного мозга». И популярно разъяснили: «Сосуды у вас стеклянные». Розе Наумовне выписали кучу бумажек: пройти ультразвуковое исследование сердца, почек и так далее.

Перед УЗИ следовало выпить литр воды, в ближайшей аптеке продавали минералку без газа. В стерильно-стеклянной аптеке пить было неудобно, на крыльце под взглядами прохожих – тоже. Она спустилась с крылечка и зашла за кусты. Минералка была противная, Роза Наумовна давилась, глотала маленькими порциями, чтобы не дать воде обратного хода.

– Сушняк? – с сочувствием спросили её. Голос принадлежал мужчине со всклокоченной бородой, в которой застряли жухлые травинки и даже трамвайный билетик. На нём были грязный пуловер и озеленённые травой джинсы. Вылезши из-под куста, держась для равновесия за ветку, он корректно покачивался и доброжелательно улыбался.

– Сударыня, скооперируемся на пивко?

Роза Наумовна захлебнулась, закашлялась и облила грудь водой. Её – приличную даму, свежеиспечённую пенсионерку – принял за свою подзаборный алкаш, отброс общества! Она пулей вылетела из кустов и уже у поликлиники обнаружила, что продолжает прижимать к груди бутылку минералки. С отвращением выбросила её в урну, как отравленную. Ощущение было, что алкаш приложился к ней грязными, обсыпанными герпесом губами. Мерзость, мерзость какая!

На дверях больницы трепыхался листок: церковь взывала к добрым людям. Надвигались холода, страждущим и ослабшим требовались тёплая одежда и обувь – желательно мужские.