Где-то в городе бродит убийца. Может быть, это идиот, который ничего на самом деле не знает и опасен только людям, которых реально убивает отрезание им головы. Может быть, это восставший из ада Этьен Дюпре. Может быть, это вообще какой-то неведомый тип, про которого мои вампиры что-то такое знают, но не говорят – потому что они никогда ничего мне не говорят. Кто знает, как оно все обстоит на самом деле? Я не знаю. И даже если бы знал, ничего не смог бы сделать. Потому что я всего лишь человек, и притом совершенно обычный. У меня есть только одно «особое» качество: я люблю женщину, которая спит в комнате у меня за спиной, больше, чем… А, фиг с ними, со словами и определениями. Я люблю эту женщину больше, чем можно себе представить.
Все последние недели я протестовал против стремления Марины меня опекать и этим очень сильно ее расстраивал. Я уже решил вчера утром, что теперь буду ее слушаться и держаться рядом. Но в тот момент, когда я думал об этом, стоя под мостом и воображая, что мне кто-то угрожает, я был преисполнен жалости к себе и действовал под влиянием страха за себя. Теперь все по-другому. Решение мое не изменилось – я буду послушно держаться рядом с Мариной. Но теперь уже потому, что я боюсь за нее.
ОК, они сильные и быстрые, и все такое. А я медленный и обычный. Но меня укол антибиотика не убьет. Потому что я человек, и у меня есть свои преимущества.
Я докуриваю сигарету и выключаю компьютер. Четыре утра – в это время летом уже светает. Собственно, я вижу уже лучи солнца – они розоватыми бликами ложатся на старые крыши, покрытые облупившейся краской: с Марининой террасы этих трогательных московских крыш видно множество.
Секунду я сижу, подставив лицо солнечным лучам. Странно, но эта бессонная ночь меня совсем не утомила. Может, потому, что у меня появилась в жизни какая-то цель?
Я возвращаюсь в спальню. Марина перевернулась на спину, и я вижу по ее лицу, по легкой дрожи век и чуть нахмуренным бровям, что она вот-вот проснется. Когда она проснется, я должен быть рядом с ней.
Я поворачиваюсь к распахнутому окну и бросаю последний взгляд на серебристо-розовый рассветный город, над которым висит марево неспадающей жары. Впереди еще один солнечный летний день. Черт бы побрал глобальные изменения климата, из-за которых в Москве теперь столько солнца.
Я надеюсь, что это временное явление и скоро жара спадет. Я хочу, чтобы лето было холодным и мы с Мариной могли часами бродить по улицам под серым небом и целоваться на бульварах под струями дождя.
Я плотно задергиваю шторы, чтобы в комнату не проникали солнечные лучи. А потом ложусь на кровать рядом с Мариной – как раз вовремя, чтобы встретить ее удивленный, заспанный и нежный взгляд.
Глава 24
Природа объявила мне войну: московское лето, обычно холодное и мокрое, в этом году исключительно солнечное и жаркое. Жара мне безразлична, хотя я должна признать, что ощущать себя существом, разогретым до температуры в тридцать шесть градусов, мне странно – я уже и забыла, когда такое бывало. А именно такой я сейчас температуры – мое племя ведь не абстрактно-холодное, у нас в общем и целом «комнатная температура», такая же, как у воздуха вокруг. Но солнце… Солнце доставляет проблемы – объективные, вроде существенного ограничения передвижений по городу. И психологические – с Владом. После эпизода с моими обгоревшими руками он стал относиться к теме «я и солнце», как настоящий параноик. Он только что не ходит за мной с зонтиком. Настаивает, чтобы я носила при себе шарф и перчатки. Он оберегает меня даже от солнечных зайчиков, хотя я и говорю ему, что отраженный свет нам не опасен. Он хлопочет надо мной, как наседка, – и я теперь понимаю раздражение, которое вызывала у него моя маниакальная забота о его безопасности.
Мне совершенно бесполезно ему объяснять, что я беспокоюсь за него из-за серьезных вещей, а он – из-за полной ерунды. Он меня внимательно слушает, а потом отвечает, глядя исподлобья и упрямо сжав губы: «Тебе было больно. Я не могу допустить, чтобы тебе снова было больно». И сует мне в карман перчатки. Все – дискуссия окончена.
Все-таки с ним иногда бывает очень трудно. А иногда – как сейчас – очень легко.
Сейчас мы сидим с ним на террасе новой французской кондитерской в Камергерском переулке за круглым деревянным столиком на чугунных ножках (в тени, конечно). Влад очень полюбил это место – он говорит, что здесь отменный кофе и очень вкусный салат с тунцом. Я верю ему и охотно хожу с ним сюда на ланч. Мне все равно, где сидеть и любоваться тем, как он закуривает или вертит в длинных пальцах чашку с кофе, – а чашки здесь, надо сказать, забавные, без ручек, как пиалы, и порция капучино огромная, как тарелка супа. Мне все равно, но я рада быть с Владом в месте, где ему хорошо.